кобуры револьвер. Бледные лица матросов застыли; замерли темные фигуры в штормовых одеждах. Десяток взглядов скрестились на руке капитана, сжимающей револьвер.
Капитан поднял руку, раздался хлопок выстрела, еле слышный сквозь рев штормового ветра. Пуля пробила жесткую ткань грота, и ветер вцепился сырыми пальцами в эту маленькую дырочку, раздирая парусину. Через несколько мгновений на рее вместо паруса полоскались по ветру огромные серые лоскуты. Скрипя, мачта заметно выпрямилась. Капитан убрал револьвер и пошел по мокрой палубе в сторону мостика. По пути остановив кока, выбежавшего на свежий воздух, он распорядился:
— Чаю и сухарей в мою каюту.
Кок быстро кивнул и бросился на камбуз…»
Кирилл вынырнул на поверхность и огляделся. Течение отнесло его под самый мост, и сейчас над его головой возвышалась черная деревянная арка. Едва он подумал, что под мостами водятся водяные, как из глубины ивняка донесся странный и непонятный звук. Это был явно человеческий голос — будто кто-то кого-то звал. Стало так жутко, что Кирилл одним махом выплыл из-под моста. Он выскочил на берег, прислушался. Голос повторился. Нет, это не зов, скорее — пение.
По телу бегали мурашки, зубы выстукивали самую настоящую дробь.
— Боже, как я замерз, — жалобно проговорил Кирилл, понимая, что трясет его не от холода, а от самого настоящего страха.
Обняв плечи руками, он на цыпочках стал медленно подниматься по откосу. На полпути он остановился и вновь прислушался. Было очень тихо.
— Показалось, — слегка запинаясь, проговорил Кирилл и побежал по дорожке в сад. Поднявшись наверх и увидев теплые светящиеся окна дома, он остановился, переводя дыхание. Вскоре он совершенно пришел в себя и спокойно зашагал к дому. Ему даже стало смешно за свой страх.
— Ты почему такой мокрый?
Кирилл резко остановился. Из-за зарослей полевого колокольчика на дорожку вышла Катя. Свою панаму она держала в руке.
— В реке купался, — Кирилл провел рукой по волосам, чувствуя, как на лицо сбегают струйки воды. — А ты чего бродишь? Скоро совсем темно будет, потеряешься.
— Не-а! — Катя затрясла своими хвостиками-ушками. — Я тут каждый камушек знаю.
— Ага! — сказал Кирилл и, немного помедлив, спросил: — А ты ничего такого интересного не слышала?
— Когда?
— Да вот несколько минут назад. Будто пел кто-то.
— А-а! — Катя улыбнулась. — Это я.
— Ого! — удивился Кирилл. — Ты умеешь так петь?
— Да. Мама говорит, что у меня природный голос. Она со мной занимается… — Катя запнулась и поправилась: — Занималась.
Потом надела панамку и сказала:
— Ну, мне пора. Спокойной ночи!
Она слегка встряхнула стебель колокольчиков и побежала к дому. А Кирилл застыл на месте и с изумлением смотрел на качающиеся цветы: колокольчики тихо, но явственно звенели.
— Бред какой-то, — пробормотал Кирилл и подошел к цветочным зарослям. Осторожно прикоснулся к нежным лепесткам. Потом слегка встряхнул цветы, но ничего, кроме травянистого шелеста, не услышал.
— Конечно — бред! — Кирилл оставил цветы в покое и направился к флигелю, который со своим темным окном во всю стену выглядел совершенно нежилым и заброшенным. У самого порога он оглянулся на стук распахиваемых рам. В освещенном окне второго этажа стояла Катя. Она поднесла к лицу раскрытую ладонь и, как и несколько дней назад, сдула с нее серебристое облачко.
— Зачем ты приносишь в дом всякую ерунду? — донесся голос Анжелы.
Катя оглянулась в комнату и сказала:
— Это не ерунда, мамочка.
— Ладно, закрой окно и ложись спать.
Стукнули закрываемые рамы, легкие шторы занавесили окно.
Кирилл стоял и смотрел, как плывет по звездам и медленно тает маленькое облачко. В неподвижном воздухе ощущался запах реки.
VI.
На другой день, проснувшись под скрежет открываемой чердачной оранжереи, Кирилл твердо решил перебороть свою лень. Он почти за волосы вытащил себя из постели, оделся и направился к озеру.
Вода была холодной, а поверхность, как всегда, гладкой, как стекло. Кирилл лег на спину и неспешно поплыл от берега. А все-таки интересно, разорвется простреленный парус от сильного ветра? И вообще — эта ситуация, скорее всего, уже была кем-то описана. Я мог что-то подобное только вычитать, думал Кирилл. Правда, никто и не запрещает пересказывать на свой лад какие-то известные истории, но надо искать что-то свое. Хотя… даже в самых известных сюжетах можно найти нечто такое, на что никто до тебя не обращал внимания. Или просто рассказать так, как никто раньше не рассказывал.
Кирилл оглянулся. А далековато я отплыл, подумал он, однако совершенно не беспокоился: слева тянулась межозерная коса, а до нее — рукой подать. Кирилл посмотрел в сторону косы и чуть не поперхнулся водой: совсем рядом на косе между двумя бамбуковыми удочками сидел на складном стульчике Борис Борисыч в позе роденовского мыслителя, только в костюме.
«Ну не хватает ему шляпы!» — пронеслось у Кирилла в голове. Он усмехнулся: до чего же глупые мысли иногда рождаются! Зато мы сейчас все узнаем!
В несколько гребков Кирилл достиг косы. Неслышно ступая босыми ногами по укатанной дорожной колее, он подошел к Борис Борисычу и остановился у него за спиной. Из-за его плеча Кирилл разглядел, что удочки укреплены на противоположных сторонах косы в небольших рогульках и заброшены в разные озера. На земле стоял тот самый таинственный черный чемоданчик, или футлярчик. Теперь он был открыт, и в нем находился какой-то прибор со стрелкой, от которого тянулись два тонких красных провода: один — к левой удочке, другой — к правой. Провода прикреплялись блестящими металлическими зажимами по всей длине бамбуковых удилищ и натянутыми струнами уходили в воду, словно толстые лески.
«Не иначе, как шпионский передатчик», — подумал Кирилл. Он сделал шаг назад и негромко сказал:
— Доброе утро, Борис Борисыч!
Борис Борисыч медленно повернулся на стульчике и посмотрел на Кирилла усталыми глазами.
— А, это вы! Что в такую рань поднялись?
— А вы? — Кирилл улыбался, но чувствовал, что улыбка получается ненатуральной. Вот как сейчас пальнет этот счетовод из бесшумного пистолета или пустит отравленную иглу из этой… авторучки какой- нибудь. И концы, как говорится, в воду.
«…Хитро, хитро! — майор госбезопасности вертел в руках открытую коробочку с многочисленными кнопками и переключателями. — Чье производство? Немецкое, английское, а может, японское?..»
— Да что я, — Борис Борисыч махнул рукой. — Дурная голова рукам покоя не дает. Я здесь работаю.
— Работаете? Вот на этой штуке? — Кирилл показал подбородком на «эту штуку».
Борис Борисыч обернулся на свои удочки.
— Ну да, — сказал он. — Прибор, правда, старый, но класс точности у него просто
