Хрен знает что.
Саян и Кляп все не верили, равномерно вбивая в бока пули. Узбек, так вообще с ног до головы в крови. Больше похож на обезумевшего от безнаказанности маньяка.
- Гонят их, мать его, - визгливо и безнадежно заорал сверху Рябой.
Ему видней.
Волна унеслась к «ведьминому кругу». Остались только припоздавшие последыши, а Рябой оказался прав.
На огромной скорости в пруд влетело нечто здоровое в полтора человеческих роста. Замешкавшейся плоти не повезло, и тварь, хватанув ее зубами поперек позвоночника, легко подкинула на пару метров в воздух. Плоть истерично взвизгнула, взбрыкнула крабьими конечностями и плюхнулась обратно в шампунь, подняв вокруг себя фонтаны изумрудных брызг и клочья пены. Она попыталась неуклюже плыть, но тут же была вновь заключена в капкан зубов. Отвратительный хруст и все закончилось. Нечто резким замахом отправило жертву на берег прямо под ноги Кляпу. Трапезничать по грудь в воде оно не захотело.
Немигающие глаза ящера уставились на гору трупов, густо усеявших все вокруг. Он застыл, плавно поворачивая уродливую голову, увенчанную оранжевым петушиным хохолком.
Как- то вдруг стало мертвенно тихо.
Кляп и Саян не шевелились.
Смертина в этот момент мучила только одна мысль. Точнее две, но первая едва тлела в самой глубине сознания, так, что он старался ее игнорировать: почему их не смяли? Вторая была апологетом этого мгновения. Она жестко расправилась с первой, схватила кайло и начала размашисто рубить мозг: зачем это метнулось за плотью, КОГДА ВОКРУГ СТОЛЬКО ТРУПОВ?
Смешно? Ему было не до смеха, потому что доминирующая мысль была глупой. До безобразия. Неужели человек настолько слаб, что прячется вот за такими тупизмами, лишь бы скрыться от ослепляющей реальности. В самый ответственный момент. А я в домике! Вот вам всем, потому что знать ничего не хочу.
- Пресс… Пресс… - узбек тягуче цедил сквозь зубы, - Слышь меня, Пресс?… Да очнись ты… Ты главное не шевелись… Варан это… он глухой совсем, но ты главное не шевелись… Сиди как сидишь и все будет…
Он и не хотел шевелиться. Плечо все еще подергивало, а сидеть было приятно и как-то безопасно что ли. Еще глаза закрыть, выгнать из головы этих двух гадин и думать о той замечательной кафешке в Сочи прямо у берега. Там превосходное самопальное вино и всегда прохладно. Чайки орут, водичка плещется. Алкоголь в голову лупит фужер за фужером, а официантка бедрами машет все шире и шире. Черная юбочка, кипельно белая блузка с задорно поднятым воротом, просто сказочные черные чулки. И бедра. Туда-сюда, туда-сюда. Загляденье.
- Ты это… на шее мешок… Он как раздуется, так сразу уши зажми… Пресс… Ты понял? Бросай все и жми…
А голос- то у Кляпа подрагивает. Или может зубов пары не хватает? Нет, тогда бы подсвистывал. Значит и ему бывает хреново.
Чайки орут, водичка плещется.
Водичка…
Ящер мокнул носом в шампунь, внюхиваясь в труп, плавающий под обросшими густой коричневой щетиной трубами-ногами. Толкнул его перед собой, поднимая легкие круги волн. Может и смекнул, что сглупил. Кто эту животину поймет.
А еще Смертину было холодно.
Он крепился, думал о теплом море, но зубы то и дело переходили на предательский стук. Липнет все, мерзко свисает, напитанное влагой. Тяжело. Бронник Жука Алексей просто выбросил еще на автомойке из- за негодности, а комбинезон этот «монолитовский» даже толком не выжмешь. Стянутую на коленях и спине ткань холодило, складывалось ощущение, что он вообще сидит голый.
Не до этого сейчас. Варан фыркает, чуя человечину, а сектанты играют в «море волнуется раз». Детсадовское развлечение, ставка в котором - жизнь. С его точки зрения может и никчемная, но своя, родная, единственная.
Ну и где ваша хваленая Зона? Вы же за нее горой, любого порвете? Что же она такое допускает? Что же вы от нее постоянно бегаете?
Нет бога. Нет. Ни у сектантов, да и вообще ни у кого. И даже не потому, что чудо не торопится проявить себя. А потому, что они безучастны к происходящему. Боги, конечно. Они оставили своих подопечных. Не обращают внимания. Хоть обставь все храмами и церквями, хоть лоб разбей в молитвах. Ведь человек вкладывает в слово «бог» сакраментальный смысл. Всемогущий отец, непрестанно следящий за своими дочерьми и сыновьями. Одних - приголубит за примерное поведение, других - накажет. На самом деле им все равно. Значит, нет. Такой вот абсурд - есть, но нет. Как денег у придорожного попрошайки.
А кто вообще говорит, что это не наказание?
Из- под беспорядочно наваленной у самой кромки кучи растерзанных тел вылезла рука лысого, а потом и спина, вымазанная жирными кровавыми кляксами. Сволочь! Жив, тварь такая и опять ползет. Гнида!
Алексея затопила самая настоящая злость. Не потому что бугай жив, а потому что копошиться в этом дерьме. Противно так, с постанываниями. Движется, одним словом.
Варан тоже начал двигаться. Молниеносно для такой туши. Разгреб толстыми ногами воду и полез на берег, прямо на Кляпа. Весь заросший густой коричневой шерстью, длинный хвост с кисточкой на кончике исполнял роль балансира.
Вот тут- то все и задергались, как блохи на сковороде. Саян, рваными движениями меняя обойму, подался назад, уходя за столб. Не спасет такая преградка, не по кругу же они будут бегать.
Алексей пытался выковырять из кармана патроны. Те сопротивлялись, жили своей жизнью. Мешала наполовину застегнутая молния. Выдрать ее до конца он так и не догадался. Теперь мучался, тяжело пыхтя и в сердцах себя матеря.
Первый - в ствол. Главное, чтобы не застопорился краями гильзы на входе. Ну, точно. Совсем не хочет. Затвор до конца и резко вниз.
Пальцы мелко дрожали. Что-то долбило в голову. Это сердце ухает филином, его сердце. Сейчас оно разорвет грудь, раздвинет ребра и выпрыгнет под ноги, дико отплясывая между разлитых повсюду луж шампуня.
Он вмял внутрь тугую пружинистую пластину магазина. Второй, третий. Четвертый заклинило. Зацепился медной шляпкой. Встал враспор и ни туда, ни сюда. Ну что ты будешь делать, мать его раз так!
Ладонью что есть мочи по коробке. Дробовик ходуном, то и дело окунается стволом в кашу, намешанную босыми ногами. Истерично трясется.
Падла!!!
Последний уже по инерции.
«Точно заберу в Москву. Ха-ха-ха-ха».
Нервное.
Мокрые ладони скользят по цевью, плечо ноет в предвкушении, покалывает иглами. Воспоминания о боли слишком остры. Взгляд на право. Лучше бы и не смотрел.
Накаленный парами смерти воздух режет знакомый грохот. Кляп сотрясается от мощи своей игрушки. Варан молча прет вперед, разбрасывая в стороны останки плотей. Они как огромные поплавки колышутся от разбегающихся в стороны волн. Мерно и страшно. Узбек крошит грудь, выбивая из чудовища клочья шерсти и тугие струи крови.
Лысый все-таки выполз на берег. Зря он это сделал.
Все неожиданно смолкло. Остались только редкие нищие хлопки пистолета Саяна. Больше комичные.
Варан никуда не делся, не исчез в черной дыре, не испарился, не провалился под землю. По- прежнему сокращал дистанцию развалистыми прыжками. Все. Сейчас столкнуться.
