А нарисованный Дамблдор вдруг прикладывает руку туда, где у оригинала, наверное, было сердце, и с пафосом изрекает:
- Клянусь, я сказал всё, что ты хотел знать, и пусть мой портрет раздерут на мелкие кусочки злобные гриндилоу, если я солгал.
Наверное, он хотел пошутить. И я прошу:
- Не стоит, сэр. Меня достаточно занимает другая клятва, чтобы я смеялся над этой.
Дамблдор становится совсем серьёзным.
- Ты сейчас расстроен, - сообщает он. - Но ты подумаешь - обещай мне подумать! - и всё поймёшь. Ты ведь пришёл к осознанию своих чувств сам, и если они настоящие - а я верю, что так оно и есть - их не изменит то, что ты узнал. Подумай и о Северусе - ведь вы поладили в конце концов, и ты своей любовью...
- Мне известны ваши теории о силе любви. Не нужно. Пожалуйста.
- Ты поговоришь с Северусом, Гарри?
- Я... я не знаю. Не говорите ему, что я расспрашивал вас, хорошо?
- Если ты считаешь, что так будет лучше... - разводит он руками.
- Последний вопрос, сэр. Можно?
- Смелее, - говорит Дамблдор.
- Я хочу знать... наступит ли вообще время, когда Северус будет свободен от своего долга.
- У меня нет ответа на твой вопрос, - говорит Дамблдор, - но, возможно, ты сам его отыщешь? Приходи посоветоваться... а впрочем, я тебе это уже говорил.
- А если ему не нужно будет больше... что с ним будет? Он снова... уйдёт за грань?
Это «уйдёт за грань» звучит слишком высокопарно, но то, другое слово я отчего-то не могу сейчас произнести. А Дамблдор меня понимает:
- Ну что ты... Вы оба ещё долго будете живы и счастливы, поверь мне, хотя я и не Сивилла. И Дары будут совершенно ни при чём.
- Самое время снова поклясться, сэр, - бормочу я и встаю, расправляю затёкшие колени.
- Клянусь, - говорит Дамблдор, - если клятва мёртвого старика ещё что-то значит для тебя, мой мальчик.
На слух он не жалуется, мёртвый старик с портрета.
Спящий Хогвартс сопровождает меня гулким эхом моих же шагов, скрипами и шорохами древних коридоров. Голубой свет Люмоса выхватывает пятна картин и гобеленов, их обитатели жмурятся, бормочут что-то сонно и недовольно. Не знаю, с какого перепугу я не пошёл через каминную сеть Хогвартса. Не находился, не иначе.
За полночь.
Гудит голова. Нужно сейчас к себе и поспать.
Я останавливаюсь у двери в свои комнаты, берусь за холодную ручку.
Я даже вхожу, раздеваюсь, стою у вешалки как дурак, теребя край толстого шарфа.
И выхожу.
Четырнадцать шагов.
Я уже когда-то выпрашивал у самого себя ещё немного времени, меряя эти шаги.
Я был отвратительно слаб и труслив тогда. Ничего не изменилось.
Он спит, и я долго сижу на полу у кровати, приглушив Люмос насколько возможно, и смотрю, как он обнимает подушку.
Он не хотел умирать. Он только не знал, что назначенная за жизнь цена обрастёт процентами.
Я взимал эти проценты бездумно, я проталкивался туда, куда он не хотел меня впускать, и думал, что прошёл дальше порога. Я убедил себя в том, что это он и есть - вот такой, каким становился, когда мы были вдвоём. И я упрямо выискивал, выискивал эти перемены, и видел их по-своему, так, как мне хотелось, и казалось, моя любовь топит многолетний лёд, ещё немного - и растает окончательно, и я ждал этого Рождества, чтобы прогнать его лёд насовсем.
Я просто вынудил его носить другую маску. Ту, которая устраивает меня. В которой ему удобнее защищать душу - от жадного мальчика Гарри Поттера.
О да, я претендовал на его душу. И он сделал вид, что впустил. Потому что понял - без него я ещё больший псих, чем с ним. А это угроза моим нестабильным мозгам, да, да, Гарри, ты разве не помнишь? Ты нестабильное существо. И угроза. Но ты мог расслабиться и забыть. А он - нет. Он - должен помнить.
Потому что ты, Поттер, достоин владеть пыльной древней тряпкой, невзрачным чёрным камнем с трещиной и полированной веткой бузины. И ты слишком беспечно к ним относишься.
Мне кажется, я смеялся про себя.
- Хэрри?
Голос сонный и удивлённый, но через мгновение он уже командует:
- Поттер, что за блажь морозить зад, сидя на полу? Ну-ка живо в постель греться!
Да, профессор. Как скажете, профессор. Так бы я ответил вчера, подпустив ехидства в голос.
- А накурился... И погаси, ради Мерлина, свой Люмос, мне вставать в пять, - ворчит Снейп, отворачиваясь, и тут же засыпает.
Сегодня я просто раздеваюсь, говорю: «Нокс» и ложусь к нему. Не касаясь, провожу рукой вдоль спины, раз, второй, и не могу, обнимаю, утыкаюсь носом меж острых лопаток, в слегка выпирающие позвонки, и затихаю, вдыхая привычный запах полыни. Когда-то я думал, что так пахнет его мантия.
Немного времени, да, Гарри?
Совсем немного.
Я просто послушаю, как он спит.
Глава 16. Уйти нельзя остаться
Из пропасти сна выбираюсь в одиночестве. Вчера до меня, оглушённого и растерянного, как-то это не дошло - я снова один. А сегодня просыпаюсь, несколько мгновений недоумеваю, отчего мне так паршиво, а потом в память тараном вламывается вчерашний день.
Мерлин мой, что делать, а?
Снова уснуть и больше не просыпаться?
Пойти к Гермионе и попросить Обливэйт?
Самому ткнуть себе палочкой в лоб?
Я один. И не потому, конечно, что проснулся в его постели без него. Всё, чем я жил эти месяцы - галлюцинация, я бредил, отравившись Снейпом. И был один. Нужно принять ещё дозу - вдруг поможет.
Закрываю глаза. Холодно.
И нужно встать. Снейп не любит, когда я задерживаюсь у него в комнатах в его отсутствие, хотя почему-то не стал меня будить, когда уходил. Снейп много чего не любит, я тоже в списке.
Давай, Поттер, соверши подвиг, выползи из-под одеяла.
Сегодня завтрак в Большом Зале - ещё большая пытка, чем обычно. Сегодня в Большом Зале надо не только есть под чужими взглядами, но и делать при этом вид, что жив. К мыслям, тяжёлым и несвежим, как вчерашняя каша, добавляется нытьё в висках, а горлу сухо и больно, будто колючки глотаю. И холодно, Мерлин мой, как холодно. Это мне, наверное, вчерашняя прогулка даром не прошла. Жаль, если Мионе тоже.
А ещё в Большом Зале Снейп, он чуть склоняет голову в ответ на моё нечто, призванное изобразить улыбку, и тут же недовольно смотрит на слизеринский стол - сегодня его детишки слишком громко болтают и смеются. Слишком по-гриффиндорски, наверное.
Подойти, сгрести в кулаки неизменную чёрную мантию, встряхнуть что есть силы - какого чёрта, Северус? Почему ты мне не сказал? Зачем позволил считать тебя хоть немного своим? Кричать в его презрительную гримасу, конечно, он ведь презирает несдержанность, в поднятую бровь его - а ничего удивительного, Северус, это все мои демоны проснулись и рвутся наружу, ты может, думал, их нет уже, а они просто спали, ты спел им хорошую колыбельную, Северус.
И закрыть глаза, и чтобы витражи взрывались и осыпали мир цветными осколками, а пламя свечей чтобы взметнулось и заревело...
Ничего такого я не делаю, просто цежу кофе, слушаю, как в голове затевает игру огромный молот, и
