считается?
А Снейп, кажется, мешать сейчас прекратит, он смотрит на часы и собирается уходить, прихватив пухлый рабочий блокнот и последний выпуск солидного «Зельедела». Только говорит в своей излюбленной холодной манере:
- Поттер, мне нужно изучить ещё пару статей, поэтому, если вас сегодня не ждать, скажите сразу. В этом случае я буду уверен, что не придётся прерываться.
Это что? Это он о чём?
А, ну да. Это же он так интересуется, приду ли я болтать глупости и не давать ему читать, как делал чуть ли не каждый вечер все эти месяцы. Он правда думает, что я могу? Вот теперь?
- Не придётся, - я стараюсь не смотреть на длинные пальцы, которые поглаживают матовую бледно- зелёную обложку журнала, и добываю из кучи свитков очередную жертву. - Мне ещё половину первого курса проверять, так что я вам не помешаю.
И вдруг он говорит, словно забыв, что хотел что-то там изучить:
- Это всё можно отложить на завтра, - и ждёт молча, а потом, не дождавшись, спрашивает: - Так заварить для вас чай?
Сердце устраивает дикие скачки. Сколько раз мне хотелось, чтобы он так сказал? Чтобы не цеплял на лицо выражение «куда-ж-от-вас-денешься», а вот так - бросай всё, Поттер, и пойдём ко мне пить чай. А он говорит это только теперь.
Я не пускаю себя к нему, я преграждаю себе путь чьей-то двухфутовой писаниной, и язык уже выдаёт правильный ответ:
- Спасибо, не нужно. Я хотел бы закончить сегодня.
- Вот как, - вздёрнув бровь, говорит Северус Снейп.
И уходит, а я смотрю в его прямую спину, пока не захлопывается дверь кабинета, и только потом позволяю себе со всей дури влупиться лбом в стол. Это я устал держать лицо.
Северус.
Северус.
Я безнадёжен.
Я вовсе не приклеился, я прирос к тебе всем собой, можно только отрывать, роняя кровавые капли.
Догнать, обнять, я хочу чаю, Северус, хочу... В пятницу Рождество, в доме на площади Гриммо запахнет мёдом и корицей, там омела, там красные бусины ягод в резной восковой зелени остролиста, там ёлка и мои идиотские подарки. Ты их примешь, конечно же, теперь можно не беспокоиться об этом. Примешь и увязнешь ещё глубже, и не отступишь, тебе некуда - Повелитель Смерти хочет именно тебя.
«Это же вы, Поттер, мальчик-который-любит-получать-всё-что-хочет»
Пойти на Гриммо одному и утопиться в самом большом котле из нового набора было бы лучше всего.
Жаль, нельзя. Мало ли кого сочтёт после этого хозяином Старшая Палочка.
Покончив с работой, курю у себя допоздна, глядя в огонь, разожжённый заботливыми эльфами, и ухожу спать. Похоже, скоро это станет единственным способом провести вечер. Можно было бы к Рону и Мионе, подруга сегодня снова присылала сову, но там нужно будет разговаривать, а я не хочу.
Ничего не хочу. Никого не хочу. Куплю много умных книг и чёрных мантий, бутылку коньяку и один бокал. Мрачная физиономия уже при мне. Буду сам себе Снейпом.
Придурок.
В замок втекает ночь. Я давно не бродил по Хогвартсу, накрывшись серебристой тканью мантии- невидимки, тёмные коридоры будоражат и теперь, хотя я давно не студент и прятаться нет нужды. Но я почему-то всё равно замираю под звук приближающихся шагов и тихо отступаю в узкую пыльную нишу. Не знаю, зачем.
- Где он? А, Миссис Норрис? Где этот гадкий мальчишка?
Филч замирает перед моим укрытием и резко суёт фонарь мне в лицо, скрытое мантией.
- Поттер! - торжествующе вопит он. - Попался! Я отведу тебя к декану!
Этого не может быть.
Цепкие пальцы хватают меня за предплечье и тащат по коридору. Миссис Норрис, задрав хвост трубой, марширует позади, так гордо, словно это её личная победа.
Я настолько обескуражен, что не сопротивляюсь, а говорю:
- Сейчас же ночь!
- Ночь, - соглашается Филч, не останавливаясь. - И это хорошо.
Кто из нас сумасшедший?
Он волочёт меня до лестницы в подземелья и толкает вниз. Ступени летят навстречу, я лечу по ступеням, и вслед летит, затихая:
- Не вздумай сбежать! Я проверю! Проверю... проверю...
Сбежать. Я знаю, куда.
Знакомая дверь поддаётся с трудом, скрипит будто стонет.
- Северус! - зову. - Северус, почему меня видно?!
- Уже умудрились испортить? Поттер, вам совершенно нельзя доверить хорошую вещь. И что это за фамильярность? Извольте обращаться ко мне как положено.
Голос надтреснутый и неживой, я пугаюсь, ору в темноту:
- Люмос!
Палочка в руке, кажется, не моя, вспыхивает прожектором.
Гостиная пуста. Ни кресел, ни шкафов, ни даже камина. А на стене, в огромной простой раме - мантия и волосы теряются на тёмном фоне, только лицо и ещё руки, скрещённые на груди, сереют нездоровыми пятнами.
Пячусь:
- Северус... почему?!
- Потому что я умер, тупица, - сообщает Снейп, складывая губы в презрительную тонкую нить, и просит кого-то: - Скажите ему, наконец, правду. Пусть оставит мертвецов в покое.
- Умер, умер, конечно, умер, - Дамблдор улыбается, кладёт Снейпу на плечо почерневшую кисть, будто успокаивая, поглаживает, осыпает мантию хлопьями истлевшей плоти. - Вот твоя правда. Повелитель.
Они вдвоём отвешивают шутовской поклон, озорно переглядываются и смеются, нет, не смеются, их распяленные рты исторгают хохот, меня оглушает, сгибает пополам, не даёт дышать, хриплю, падаю лицом прямо в огромный чёрный камень, он скалится навстречу трещиной.
Вскакиваю, натыкаюсь на собственную кровать. Вылетаю в коридор, четырнадцать шагов укладываются в три, больно бьюсь плечом в дверь, заперто, конечно же, и внезапно меня словно выключают.
Оседаю на пол, сижу под его дверью, пытаюсь дышать - потный, босой и в пижаме.
Хорошо, что ночь, как сказал безумный завхоз из кошмара. Хорошо, что ночь, и никто не видит, какой ты идиот, Поттер.
Очки остались в спальне, пижамная куртка липнет к спине. Мерзко. Назад доползаю, по ощущениям, к утру.
А ещё только три. Ложиться снова не решаюсь. Курить и камин - наше всё.
За завтраком поглядываю на Снейпа, словно хочу убедиться, что он таки жив.
А Гермиона совершенно не жалеет сов. «Гарри, ты злишься на меня? Хоть пару слов напиши, пожалуйста»
Записка едет в рукаве мантии в мою комнату и там покорно отдаётся Инсендио, а пепел становится добычей Эванеско. Не знаю, зачем мне это, если я не злюсь, но вид горящей бумаги приносит короткое удовольствие. Надо ответить, а то подруга примчится проверять, жив ли я ещё.
Школьная сова уносит затребованную пару слов, ровных, гладких, призванных успокоить совесть, а меня весь день передёргивает отголосками ночного кошмара, особенно когда Снейп ко мне обращается. Хотя он почти не говорит со мной, а те ласки, которые раньше доставались мне среди дня до обидного редко - рука на моём плече, быстрый бег тёплых пальцев по щеке - теперь исчезли вовсе, он даже не подходит близко. Теперь я ему за это благодарен, не знаю, что делал бы, если бы он подошёл.
