Она несла все это — мир забот,мир милости и страха, и все это,как дерева в лесу, тянулось к свету,вне образности, как ковчег завета,как образ славы, вышедшей в поход.8 И вынесла все это до вершин —летящее, огромное, чужое,угадываемое лишь порою —спокойно, как несущая кувшин,налитый до краев. Но в некий миг,ее обрекший на преображенье,впервые белый плат нависшей теньюспустился на открытый светлый лик14 почти непроницаемым покровом.И вот на все вопросы о судьбедает один ответ туманным словом:«В тебе, о бывшее дитя, в тебе».
Всего-то: солнца гореньеи жженой глины куски.Как будто бы движеньедевичьей рукивнезапно остановилось,и не влеклось, не стремилоськ вещам, но исподтишкалишь чувству она подчиняласьи к себе самой прикасалась,как к подбородку рука.11 Мы вертим по порядкуфигурки одну за другой,мы в миг постигли краткийих вечности загадку —всего-то и надо поройстоять у веков порога,в древность вперяя взгляд,и улыбаться немногосветлее, чем год назад.
Слепнущая
Она, как все, сидела за столом.Но чашку — показалось мне сначала —она чуть-чуть не так, как все, держала.Потом вдруг улыбнулась. Только ртом.5 Когда же встали все из-за столаи разбрелись кто с кем и как попалопо комнатам (толпа, смеясь, болтала),я видел, как она за всеми шла,9 но напряженно — будто бы сейчаси перед всеми предстояло петь ей,и, как от глади водной на рассвете,наружный свет отсвечивал от глаз.13 Шла медленно, как бы боясь преград,и все ж в сомнении: не перейти ль их?Как будто бы, преодолев их ряд,она вздохнет и полетит на крыльях.
Здесь два пути, ведущих в никуда.Но вот в мечтах блуждая, как по лесу,идешь одним из них. И пред тобойцветник знакомый с каменной плитойи надписью знакомой: «БаронессаБрите Софи» — и снова, как всегда,ощупываешь стершиеся датырождения и смерти на плите.