Хорелии, которые уже почти достигли ограждения, как по команде, замерли. Остальные, рванувшиеся было на площадь в смертельную атаку, застыли в стремительном порыве.
Перекрывая дикий грохот церковного колокола, Крупп иронически проговорил:
— Милое к нам внимание. Ave Maria, morituri salutant.[18]
— Вы кощунствуете в самый неподходящий момент, — тем же тоном живо возразил ему Ковач.
— Спокойно, не стрелять! — что было сил закричал Перкинс. — Взгляните, это почти невероятно, но все хорелии словно парализованы. Что бы это могло значить, хотелось бы знать!
Перкинс был прав. Звон колоколов, похоже, производил на хорелий гипнотизирующий эффект: они перестали раскачиваться из стороны в сторону.
Ковач, убедившись в этом, обратился к Перкинсу:
— Честное слово, вы правы… Непонятно почему, но они ни на что больше не реагируют…
— Как по — вашему, долго будет стоять ещё этот перезвон?
— Э — э—э… Вероятно, несколько минут. Если меня не подводит память, то сегодня Рождество.
Перкинс прокричал:
— Попробуем просочиться сквозь них, пока колокола не умолкли.
И он смело направился к широкой улице, по которой они пришли к электростанции. Вся группа двинулась за ним.
Ускорив шаг, легионеры и Ковач вскоре подошли к растениям — убийцам, но те даже не шелохнулись. И тогда они поняли, что поступили правильно и что каким бы невероятным это ни казалось, у них неожиданно появился шанс остаться в живых.
Выскочив на широкую улицу, они решительно направились к вилле, стараясь не прикасаться к застывшим статуями хорелиям. А с церкви по — прежнему лился перезвон.
Как только они покинули опасную зону, Ковач остановился и его взгляд устремился к церковному куполу. По впалым, прорезанным глубокими морщинами щекам медленно текли слезы.
Киборги услышали, как он благоговейно прошептал:
— Благодарю тебя, о Боже!
Странный феномен, которому все они были свидетелями, заинтриговал легионеров. По возвращении на виллу Перкинс спросил у Ковача:
— Вы когда — нибудь уже с этим сталкивались?
— С уверенностью говорю: нет.
Но ученый ответил как — то механически, он был погружен в свои раздумья. Наконец через некоторое время он очнулся и заявил:
— Неоспорим тот факт, что звуковые колебания погрузили хорелий в состояние, близкое к гипнозу. Это, похоже, подтверждает те опыты, которые задолго до Катастрофы проводились специалистами по выяснению воздействия музыки на некоторые земные растения. И, если не ошибаюсь, некоторые водные растения и мимозы проявляли исключительную чувствительность к музыкальным колебаниям. Ученые считали, что это активизирует их рост. Что касается хорелий, то не исключено, что в силу присущей им чрезвычайной восприимчивости музыка вызывает у них почти полный паралич. Во всяком случае, это — единственно возможное объяснение случившегося.
Перкинс довольно долго кивал головой, прежде чем задать следующий вопрос:
— А нельзя ли как — нибудь проверить вашу теорию? Как вы сами понимаете, это может оказаться необычайно важным.
Ничего не было проще, чем выполнить эту просьбу. Ковач сходил в соседнюю фонотеку и отобрал там несколько прекрасно сохранившихся записей.
Он где — то раздобыл и магнитофон, который они сообща легко починили. После этого вся группа могла с полным удовольствием наблюдать реакцию на музыку хорелий, росших на огороженном Ковачем участке.
Их поведение ничем не отличалось от поведения их сородичей перед электростанцией. Они тут же застыли, напряглись, их охватила легкая дрожь, а разноцветные венчики дружно повернулись к источнику звука, никак не реагируя на присутствие людей. Хорелии полностью подчинились магии музыки, были буквально зачарованы ею.
Легионеры повторили опыт несколько раз, варьируя интенсивность звучания и соотношение низких и высоких тонов. Сложилось впечатление, что временами эти таинственные растения испытывали подлинные мучения при тех или иных комбинациях звука.
— Ну вот, наконец — то найдено эффективное оружие против противника, и мы можем с успехом применять его в трудных ситуациях, — тихо произнес Маршал.
Смит слегка улыбнулся.
— Нам бы фанфару — и гуляй смело по всему городу! К тому же я лично могу сбацать на барабане, а Крупп сыграть на гармонике. Кто — нибудь ещё умеет играть на музыкальных инструментах?
Но зубоскальство старшего пилота не нашло поддержки. Перкинс лишь кисло заметил:
— Увы, мне не хочется возглавлять оркестр… Но считаю, что мы сделали важное открытие… Может быть, даже очень важное. — Затем, сменив тон, добавил: — Ладно, пора за работу! Необходимо починить этот проклятущий корабль.
Смиту уже удалось смастерить несколько запчастей к соплу, что позволяло обеспечивать надежный контроль над работой реактора. Но оставалась наиболее сложная часть восстановительных работ: замена каналов прохождения водородного топлива. А они были разрушены полностью.
Киборги принялись за дело с энергией отчаяния.
Стал накрапывать дождик, и это ещё больше затруднило им и без того нелегкую работу. Но день прошел без каких — либо заметных происшествий.
В загоне прирученные хорелии вновь принялись монотонно, ритмично раскачиваться. Перкинс не смог утерпеть и несколько раз украдкой бросал взгляды на самую высокую из них.
Самая прекрасная из всех.
Он испытывал какое — то необъяснимое притяжение к ней, и оно временами брало верх над его волей, полностью отключало в нем разум и сознание.
Познали ли они все секреты этой экзотической и устрашающей расы пришельцев? Какой же все — таки силой располагала эта красавица — хорелия, чтобы навязывать ему образ Мэри, такой, какой она была при жизни?
С какой целью и каким образом это было сделано?
Едва он начинал думать об этом, как ловил себя на мысли, что ускользает куда — то в бездну векового, унаследованного от предков ужаса. Все происходило так, как если бы он внезапно попадал в изначальный мир, окутанный легендами, волшебный и полный тайн, где царили силы зла.
Этот мир кошмара окутывал его постепенно, и Перкинс чувствовал, что не в силах ему противостоять.
И в то же самое время достаточно было взглянуть нормальными глазами на эту злосчастную хорелию, как мгновенно улетучивалось представление, что она чем — то отличалась от других. Причем от всех.
Но Перкинс был уверен, что это вовсе не так просто, как казалось на первый взгляд.
Именно в этом заключался весь драматизм его положения.
В эту ночь он решил остаться в гостиной, отказавшись от мысли даже на мгновение пройти в отведенную ему спальню. Он не хотел вновь подвергнуться галлюцинации, вероятно, такой же неизбежной, как и во все прочие ночи.
Он использовал порцию энергетических таблеток, отрегулировал систему электронных стимуляторов и закончил отчет о проделанной за день работе.
То была его новая победа над самим собой.
