— Послушайте меня. Необходимо, чтобы вы меня выслушали.
— Не подходите! Не приближайтесь!
Глубочайший ужас искажает ее лицо. Я останавливаюсь в двух шагах.
Я рассказываю ей о Грейсоне, о нашей попытке, об опасности, которая ее подстерегает, если она будет упрямиться, но на нее ничто не действует. Как об стенку горох.
Она недвусмысленно и четко заявляет мне:
— Вы не имеете права. Покиньте этот мир и оставьте меня в покое.
— Я не могу этого сделать. Я должен убедить вас вернуться.
— Зачем?
Стоит ли рассказывать ей всю правду? Жестокую правду, из — за которой я предпринял это путешествие. Нет, просто попробую начать сначала.
— Почему вы убили своего мужа?
С отвращением на лице, опустив голову, она начинает царапать стену ногтями.
— Замолчите. Хотя бы из жалости замолчите…
— Но была же причина? Какая? Вы должны это помнить…
— Да замолчите же вы, я этого не вынесу…
— Объясните же, черт побери!
— Неужели вам нравится мучить меня? Разве вы не видите, что я страдаю?
— Еще хуже будет, если вы станете упрямиться… тогда вы пропали… совершенно пропали…
— Оставьте меня… ради бога, оставьте…
— Госпожа Ватсон, вас подстерегает сумасшествие… Вы в это не верите и продолжаете окукливаться все больше и больше, чтобы уйти от своих воспоминаний… В убежище подсознания вы продолжаете сражаться со своими угрызениями совести, но мозг ваш болен и скоро не сможет сопротивляться. Человеческий мир внушает вам ужас, и вы охотно по своей воле прячетесь все глубже и глубже. Эти стены не что иное, как попытка вашей души отгородиться. Разве не так?
— Боже, сделай так, чтобы я умерла!
Тяжело дыша, она смотрит на меня огромными глазами и, кажется, вот — вот сорвется в нервном припадке.
— Сделайте усилие, и я вам помогу…
— Неужели вы не понимаете, что для меня это невозможно?
— Ну хорошо. Успокойтесь… Я все равно вам помогу.
Отказ ее был каким — то неуверенным, робким, не противоречащим ее ангельской, почти детской красоте.
Я готов был позвать Грейсона, но пересилил себя. В любом случае я должен был преодолеть это ослабевающее сопротивление собственными средствами.
Но взывать к разуму Валери было бессмысленно.
Я подождал некоторое время. Секунду или вечность, не знаю. Потом посмотрел вверх и увидел отверстие. Помещение, где мы находились, напоминало узкую коробку, стены которой терялись где — то вверху. Коробку, заброшенную в никуда и заставляющую задуматься, что происходит там, в вышине.
Нужно было, чтобы я нашел решение. И тут я опять обратился к Валери:
— Почему вы так говорите?
— Как я говорю?
— Вы говорите о невозможности преодолеть страх.
— Да! Совершенно верно. Это свыше моих сил.
— Где мы?
— Откуда мне знать?
Я указал наверх. В сумрачную пустоту, где, казалось, патрулировали с механической безнадежностью огромные бледные облака. Лунный луч сквозь отверстие обливал нас холодным сиянием.
— Ну и какой же мир вы создали за этими стенами?
— Я не знаю… Прошу вас, проснитесь, господин Милланд.
— Тот мир стал для вас реальным?
— Он реален и без меня… или, по крайней мере, был… когда… О! Я больше ничего не знаю… ничего не знаю больше…
Агрессивность в ее тоне пропала, и он стал почти дружеским. У меня возникло ощущение, что все ее существо растворяется в серебряной пыли.
Затем выражение ее лица стало меняться, оно стало скептическим.
— Это невозможно… Не настаивайте… Вы ничего не сможете сделать для меня…
— Позвольте мне все же попытаться… Посмотрите!
Ощупывая поверхность стены, я вдруг наткнулся на железное кольцо, а затем обнаружил какие — то стержни. Раньше я их не видел, и меня снова начало охватывать сомнение, где сон, а где явь.
Это тело возле меня!.. Но что же тогда осталось в экспериментальном блоке?
Я гоню эти мысли, чтобы сконцентрироваться на металлических опорах.
— Я должен подниматься первым. Когда выберемся из этой дыры, продолжим наш разговор.
Я карабкаюсь, поднимаясь в темноту, опираюсь на железные кольца и стержни и протягиваю руку Валери, которая сначала колеблется.
— Давайте, давайте! Делайте, как я вам говорю.
Я подтягиваю ее, упираясь изо всех сил, и мы оба поднимаемся по направлению к узкому отверстию. Порыв ледяного ветра ударяет мне в лицо, и, пока Валери добирается до меня, я пытаюсь еще больше сдвинуть плиту, перекрывающую отверстие. Она страшно тяжелая. Невероятно тяжелая.
Я толкаю, толкаю… С каждым разом она немного подается и обзор расширяется. Я все больше вижу небо, закрытое зловещими облаками.
Время от времени я останавливаюсь, чтобы отдышаться, а кровь так и стучит в висках.
Вверху царит полнейшая тишина, но ледяные порывы ветра врываются в отверстие, а я с бесконечным терпением все толкаю и толкаю проклятую плиту, пока ни спихиваю ее полностью. Еще усилие, и я уже сижу на краю отверстия.
Я протягиваю руку Валери и рывком вытаскиваю ее за собой.
Она помогает мне, как может, и вот наконец, бледная и задыхающаяся, сидит рядом.
Я решаюсь оглядеться. Голова кружится от подступающего ужаса.
Перспектива сумрачных кипарисов… Ряды крестов и могильных памятников.
Кладбище!
Валери срывается с края и бежит. Я мчусь за ней, протянув вперед руки. Спрыгнув с края могилы, из которой мы только что выбрались, она по пути задевает крест, и тот падает с глухим шумом.
— Валери!
Чувство беспомощности охватывает меня, когда я вижу, как молодая женщина бежит, спотыкаясь, по мягкой земле.
Я слышу ее вскрик и вижу, как она теряет равновесие.
Подскакиваю вовремя, чтобы ее поддержать.
— Что вы делаете?! Вы что, сошли с ума?!
— Оставьте меня… оставьте…
Она, повернувшись, смотрит на меня. Лицо ее залито слезами. Глаза странно сузились. Взгляд оцепенел.
Совершенно безумная! Эта женщина действительно сошла с ума!
— Опомнитесь! Вы не имеете права замыкаться в этом безумии… Не имеете права…
Мне кажется, что она делает невероятные усилия, чтобы собрать свои мысли и выразить их.
