Очень колоритны уголки старого Буэнос-Айреса, где сохранились дома, насчитывающие более 100, а может быть, даже и более 200 лет. Таким уголком является набережная р. Риачуэлы, в устье которой и был основан город в самом начале.
К каменной стенке набережной, не огражденной пара-петом, пристают небольшие суда, часто парусные. Один шаг, и со старинного пестроцветного булыжника, может быть, даже привезенного сюда из Пиренеев, можно ступить на палубу маленькой бригантины* или шкуны*, которые под свежим ветром ходят в Байрес с Параны и Уругвая.
Вдоль набережной тесно прижаты один к другому старинные домики, как бы перенесенные из Валенсии или Картахены с берегов Средиземного моря. На окнах здесь еще сохранились цветные ставни, а над улицей повисли легкие балконы с изящным узором старинной решетки.
Еще пройдетесь вдоль Риачуэлы и увидите древний портовый склад с крохотными окошками над стрельчатыми узкими дверями, от которых так и веет сыростью и мраком средневековья.
Общий облик Байреса гораздо более строгий и сухой по сравнению с Рио, где масса усилий направлена на создание внешнего кричащего эффекта.
Даже толпа народа на людных улицах выглядит здесь по-иному. В Рио толпа очень пестрая. Не только женщины в ярких платьях, но даже мужчины носят костюмы, непривычные для европейского глаза своей окраской-бежевые, красновато-коричневые, бордовые, голубые, часто клетчатые или с каким-либо крупным рисунком, резко выделяющимся по цвету. Очень часты белые костюмы, иногда шелковые или шерстяные. И общий стиль-галстук непомерно яркого цвета и обычно в таком резком сочетании: ярко-красный галстук при голубом костюме. Пестроту толпы усиливает еще и то, что среди публики довольно значительное количество цветных — негров, индейцев, мулатов, да и даже самые настоящие бразилейро-кариоки имеют разные оттенки кожи.
Совсем иной облик публики на улицах Байреса. На женщинах здесь наряды гораздо менее яркие, чем на бразильянках, а мужчины, как правило, носят костюмы однородной и преимущественно темной окраски-черные, коричневые, темно-серые; лишь в редких случаях попа-даются костюмы из материи тоже темной, но с узкой и яркой полосочкой. Белые костюмы почти не носят даже в самое жаркое время года. И если на улице попадается человек в белом костюме, про него тотчас говорят: «эль бразилеро!» (это бразильянец) и почти никогда не ошибаются.
Весть о прибытии советских астрономов и ботаников быстро дошла до сведения аргентинских ученых, объединенных в Русско-Аргентинский комитет, имеющий целью укрепление дружеских связей между обеими странами.
Как только мы вернулись из Ботанического сада, нам сообщили, что сегодня вечером нам назначено свидание с аргентинским ботаником Пароди.
Профессор Лоренсо Пароди — виднейший ботаник Аргентины. Его работы посвящены изучению злаков, расти-тельности Пампы и общим ботанико-географическим закономерностям Аргентины. Принял он нас с Леонидом Федоровичем у себя дома.
Очень забавны были первые минуты знакомства, которые Пароди потом нам со смехом разъяснил.
Поздоровались. Несколько «общих» фраз. Разговор не клеится. Чувствую со стороны Пароди какую-то настороженность, опасливость. Задаю ему несколько вопросов о растительном покрове Пампы, о сходстве или различии ее с нашими русскими степями, о влиянии человека на растительность, роли пожаров и т. п.
Пароди отвечает, задает мне вопросы, завязывается беседа, Пароди оживляется, ведет нас в свой рабочий кабинет, показывает многие типичные растения Пампы (у него в кабинете небольшой личный гербарий, в котором собраны все злаки Аргентины), дарит оттиски своих работ. И уже под конец нашего свидания, за рюмкой вина, Пароди рассказал, что прочитал корреспонденции о «русских шпионах», перепечатанные в Байресе из бразильских газет, и сперва и впрямь опасался — не шпионы ли мы в самом деле? — и весело смеялся по этому поводу.
Меня очень интересовали некоторые особенности жизни растений и структуры растительных сообществ Пампы, и потому я с большим удовольствием принял предложение Пароди посмотреть Ботанический сад университета, которым он ведает и где есть много растений Пампы. Это было очень кстати и Леониду Федоровичу, которого Пароди обещал познакомить с аргентинским лесоведом.
На рабочем столе Пароди лежала верстка печатающейся новой его работы, посвященной ботанической географии Аргентины, написанной в коллективе с другими аргентинскими ботаниками. Пароди показал нам эту сводку, первую сводку, охватывающую описанием всю страну. Он высказал сожаление, что мы скоро уезжаем и он не сможет дать нам эту книгу, которая должна выйти из печати через месяц-полтора.
Тщетно я пытался получить «Ботаническую географию Аргентины» все годы, прошедшие с нашей встречи. Я запрашивал ее и в библиотеке нашего института, и в Публичной библиотеке, справлялся о ней в библиотеках Москвы. И неизменно получал отказ на протяжении четырех лет. И что же оказалось: книга, верстку которой мы держали в руках в 1947 г., вышла из печати только в 1950 г.! В мае 1951 г. она дошла, наконец, до нашей библиотеки. Перу Пароди в ней принадлежит глава о растительности Пампы.
Ботанический сад университета-небольшой сад, преследует исключительно научные и педагогические цели и в нем особенно много таких видов, которые отсутствуют в муниципальном Ботаническом саду.
Особенное внимание тут уделено собиранию флоры Аргентины и значительно меньшее флоре других стран.
Так, здесь очень большая коллекция древесных пород Аргентины, значительно более богатая, чем в соответствующем разделе городского Ботанического сада.
Хорошо подобранная коллекция аргентинских злаков возглавляется знаменитой гигантской пампасной травой*, не только превышающей рост человека, но легко скрывающей всадника, с ее огромной дерновиной, из которой высятся почти метровые, раскидистые и серебристые метелки.
На особом участке собраны многочисленные кактусы, представляя и флору Аргентины, и бразильской каатинги, и Мексики, где растет великан кактусов-цереус*. Здесь он имел высоту 8 м и 30 см в поперечнике.
Множество водяных растений из различных семейств собрано в бетонных резервуарах (каждый вид отдельно). Мы попросили дать нам несколько редких водяных расте-ний, отсутствовавших в культуре в наших оранжереях, что немедленно было исполнено.
Особенно интересным для нас оказался новый видзлака, недавно лишь открытый, описания которого еще не было тогда опубликовано.
Кроме того, университетский сад несет на себе печать личных научных интересов Пароди, который тщательно собрал в нем почти все растения флоры Пампы. Флора же Пампы очень богата, в отличие от флористически более бедных степей Старого Света, — она насчитывает около тысячи видов злаков и почти такое же количество разнотравья. Пароди показал нам наиболее важные растения, в особенности злаки. Но что оказалось самым замечательным, это то, что Пароди показал нам заповедный кусочек Пампы, сохраняющийся в саду с момента его основания, то есть более ста лет. Конечно, этот клочок в два гектара претерпел уже много изменений и в состав его покрова внедрились некоторые сорняки; некоторые виды, наоборот, исчезли, но все же он представляет исключительный научный интерес.
В беседе в ответ на мои вопросы Пароди рассказал, что в наиболее удаленных районах Пампы еще и сейчас сохранились ни разу не паханные участки Пампы с девственной первобытной растительностью; что в Пампе весной много эфемеров из семейств луковичных и ирисовых; что Пампа имеет два периода покоя — летом от засухи и зимой от холодов; что во многих местах Пампу выжигают и в результате этого исчезает разнотравье и усиливается роль злаков; что видовой состав растительных сообществ Пампы даже на очень маленькой площади достигает 200 и даже 300 видов, и много других интересных сведений.
Сергей Васильевич в свою очередь выяснил у Пароди ряд интересовавших его вопросов, и в заключение нашего посещения Пароди дал нам два молоденьких экземпляра дерева умбу, которые и по сей день великолепно растут в оранжерее Ботанического сада нашего Института в Ленинграде.
