предложение, но крайне рекомендую вам подумать над моим.
Спицын зевнул, прикрыл рот ладонью, ухватил указательным и средним пальцами прилипший к нижней губе хвостик петрушки. По-мальчишески усмехнулся и шевельнул ладонью туда-сюда: сделал вид, что курит. И вправду, дите дитем. Ясноглазый, светленький, сосредоточенный и любопытный. Лет в десять он отрывал крылья бабочкам и был уверен, что это научный эксперимент. А сейчас смотрит на меня и представляет себе большой деревянный крест и кучу хвороста под ним. А к кресту иду я. Спасибо, что не ползу… Надо же, в какой страшненькой одежде он меня представляет. Балахон какой-то, что ли?
А глаза у Вени такие ясные-ясные. И ненависть чистенькая. Как тот неразбавленный бензин. Даже как-то… приятно? Спокойно мне, вот. Враг найден, сидит напротив, улыбается. Смотрит, как официант несет к столу тарелочки с «Захер-тортом», пытается угадать, как я буду кричать, когда хворост загорится, и каким окажется на вкус этот сказочный венский торт. Ты, Венечка, будешь разочарован, но фантастический «Захер» на вкус, цвет и прочий запах — это самый обыкновенный торт «Прага» времен твоего пионерского детства, рецепт-то слизан копейка в копейку. Только он теперь куда менее дефицитный, в этом вся и разница.
— А с чего вы взяли, будто я что-то приму? — улыбнулся Спицын. — Вы не исключаете варианта, при котором… э-э-э… я слегка подниму цену?
— Камни? — усмехнулся Старый.
— Да нет, жизни. — Спицын снова улыбнулся и мысленно подбросил хворосту в огонь.
— Ве-неч-ка! — почти мяукнула я. Даже не я, наверное, а юная девочка Лиля, которая четко знала, что никуда этот мирской от нее не денется. — Вень, хочешь, я тебе фокус покажу? Больно не будет.
Веня кивнул. Улыбка сделалась совсем ясной, костер затрещал сильнее.
— Оп-ля! — Я дождалась, когда на столе расставят все тарелочки с «Захер»-«Прагой». — Которая твоя?
Веня, не раздумывая, ткнул в самую дальнюю. Словно опасался, что я взорву десерт. И при этом мысленно разглядывал, как именно я шиплю от боли и пытаюсь подтянуть привязанные к кресту ноги.
— Ну что? Фокус-покус, фигли-мигли? — Я легонько размяла правую руку. Подмигнула всем присутствующим, сложила ладони шалашиком прямо над тарелкой. Улыбнулась. Тоже ясно так, нежно.
И здесь, в этом благополучном ресторане, и в тайных Вениных мечтах, которые вдруг оказались… э- э-э… куда более эмоциональными. Потому как костерок потух, крест превратился в металлический скользкий шест, руки у меня, разумеется, были теперь свободными, а под тем дурацким средневековым балахоном не оказалось совсем ничего. Хотя нет, чулочки можно оставить. Какие-нибудь, мм, розовые, вот! И улыбаться, улыбаться… Там, в мечтах дурацкого мальчика, и тут, за столом, глядя на остолбеневшего Веню. В облюбованной им тарелке теперь лежал коржик. Тот самый, за двенадцать копеек, со скорбными звездами сахарной пыльцы. А чтобы было понятно, в чем подвох, я превратила нежную фарфоровую утварь в казенную общепитовскую:
— А ты представляешь, Веня, если такое с деньгами твоими будет? Ну или с документами?
— Цирк-шапито, в чистом виде, — скучным голосом произнесла Соня.
Спицын, болезный, был больше близок к помешательству — сперва он смотрел на коржик не отрываясь, потом, через силу, дотронулся до несчастной выпечки так, будто та была какой-нибудь тухлятиной. Убедился, что коржик в порядке, и начал тыкать в него пальцем. Я не выдержала, пододвинула тарелку к себе, отломила кусочек.
— Вкусно, — соврала я. Ну не люблю я песочное тесто. — Кто-нибудь хочет?
— С удовольствием, — мягко отозвался Схимник. Голос у него был хороший, густой, как у породистого кота, наверное. И ел он очень красиво — сперва коржик, потом нежнейший торт — все равно ни Соне, ни Спицыну было сейчас не до того.
И если бедолага Веня что-то мекал и смотрел на меня со страхом, то Соня скрупулезно перечисляла условия сделки:
— А в моем случае размер компенсации будет больше или меньше? А когда вы будете осуществлять выплату? А можно какую-нибудь расписку?
— А что ты вообще хочешь? — заинтересовалась вдруг Зинка. Можно подумать, что они в магазин за платьем собрались.
— Сперва ту лярву придушить. А потом спросить у нее, за кого я замуж выйду.
— Женская логика, — хмыкнул Фоня.
— За него и выйдешь, просто второй раз, — раскололась я. Мы за сегодня уже столько всего нарушили, что одним пророчеством больше, одним меньше…
— Вы озверели? — Теперь Соня выглядела куда изумленнее того же Спицына. Но, в отличие от него, не растерялась, а наоборот, стала жесткой и собранной. — А в чем тогда ваша выгода?
Я хотела объяснить — про нелюбовь, благодарность к жениху, возникающие чувства и то, что собой никогда нельзя жертвовать: ни принципами, ни мечтами. Потом запнулась.
О Сонину уверенность, что ли. Поняла, зачем она впуталась в сотрудничество с малахольным Веней, и еще какую-то пока что неведомую мне авантюру:
— Не любишь, когда тобой командуют?
— Не люблю, когда логики не видно.
— Ну я же говорил, у вас прекрасные способности Отладчицы, — Старый перестал что-то шептать обескураженному Спицыну. — Вы понимаете, медам и месье, у Софьи Юрьевны обостренное чувство справедливости. Равно как и у вас. — Он глянул на молчаливого Схимника. — О законах развития этой справедливости я бы поговорил чуть позже.
Нашего согласия на это не потребовалось.
— Сейчас я предлагаю вам, — кивок на Веню, — и вам, — то же движение в сторону Сони, — немного повременить. Дождаться, скажем так, решения суда и по итогам выбрать форму компенсации… так сказать, валюту контрибуционной выплаты.
— А присутствовать на нем можно? — заинтересовалась Соня.
— Лично вам, Сонечка, совершенно необязательно, у вас всего лишь покушение, причем именно в качестве запугивания, а вот месье Спицын, увы, просто обязан там быть…
— Почему? — снова поинтересовалась Соня.
А Веня молчал так, будто его уже взяли в ученики, наложив оброк немоты. Я глянула на него внимательнее и зарделась. Все-таки переборщила моя Лилечкина сущность: не с коржиком, нет… с мысленным стриптизом. Трусы ему, что ли, высушить, пока мы еще за столом сидим.
— Потому что прецедентов с осознанным убийством ведь… моих коллег, — Старый посмотрел на некстати появившегося официанта с кофейными и чайными чашками, — за последние триста лет практически не было.
— Вы уверены? — подал голос Схимник.
— Да, Андрюша, абсолютно уверен. Подождите буквально минуту, я уже заканчиваю. Так вот, Вениамин Васильевич, в вашем случае ситуация осложняется тем, что мы уже вынесли приговор… тому самому… поставщику информации. Так что повлиять на происходящее или связаться с нами до определенного дня вы просто не сможете.
— Хотите чаю? — окликнул меня Схимник.
Я хотела отмахнуться, потом глянула на странного визави и согласилась. Проследила, как гость управляется с округлым фаянсом, почувствовала, как у меня жжет между лопатками — это наши, сидевшие за соседним столом в засаде, буравили взглядом. Вряд ли Жека, она смотрит куда осторожнее. Оборачиваться я не стала.
— Прошу вас. — Жесты у Схимника тоже были мягкие, к
Чай оказался хороший, даже не жалко, что без меда. Только вот слишком горячий. Я позвенела ложечкой о белое нутро чашки, упросила напиток слегка остыть. Вот теперь все было в самый раз.
— …соглашайтесь добровольно, — уговаривал Спицына Савва.
— Как подписка о невыезде, что ли? — буркнул Веня.
— Нет, миленький, — засмеялась вдруг Зинаида, — как у Скифа, у тебя не будет… за него хоть
