Мой Рем лежит на кровати на боку, неестественно правильно вытянув лапы и не реагирует на мой приход.
- Рем, что с тобой?
Мелко вздрагивают лапы.
- Рем, ты заболел?
- Вуф.
Наконец-то поднимает большую голову и оскаливается на меня.
- Рем, ты обиделся за то, что я тебе сказал в гостиной?
- Вуф.
Подхожу ближе:
- Хочешь укусить или порвать меня на части?
Смотрит в ответ таким исполненным страдания человеческим взором, что я не выдерживаю, бросаюсь на кровать и обнимаю волка, прижимаясь всем телом к жаркой шкуре зверя.
- А знаешь, - стараюсь быть предельно честным. - Я ведь не по своей воле пришёл, а благодаря подсказке Линки, который сказал, что тебе плохо. Простишь?
Вздрагивает всем телом, потом ещё и ещё, словно бьётся в конвульсиях, и я понимаю, что волк плачет. Глажу его по голове, осторожно смахивая влагу из глаз человека-волка.
Боги, какая же я скотина!
- А хочешь, Рем, я спою тебе? - повинуясь внутреннему порыву предлагаю я, вдруг поможет?
- Вуф.
- Это да?
- Вуф.
- Хорошо, тогда слушай, только давай сегодня обойдёмся без магии стихов:
Freres humains qui apres nous vivez,
N`ayez les cuers contre nous endurcis,
Car, se pitie de nous povres avez,
Dieu en aura plus tost de vous mercis.
Vous nous voiez cy attachez cinq, six:
Quant de la chair, que trop avons nourrie,
Elle est pieca devoree et pourrie,
Et nous, les os, devenons cendre et pouldre.
De nostre mal pеrsonne ne s`en rie;
Mais priez Dieu que tous nous vueille absolouldre!
…
Я пою и внимательно наблюдаю, как человек волка-Ремуса побеждает - вот заискрились в темноте глаза, отражающие полную Луну, вот приподнялись уши, стараясь понять хотя бы несколько слов, и, кажется, Рему это удаётся потому, что вот он скалится, но это скорее улыбка, да, так и есть, Рем-волк улыбается мне снова! Значит ли это, что я прощён? Кто ответит? Я боюсь спросить, чтобы нет, не услышать его «вуф», означающее «да».
- Как понимаешь, это твой любимый Франсуа Вийон.
Волк кивает в ответ, но молчит, видимо, ждёт, что будет дальше.
- Как ты знаешь, Вийон любил жизнь настолько, что и высокое происхождение, и поэтические состязания в Блуа не остановили его от бродяжничества в компании бежавших от господ вилланов и простого воровства. И вот однажды Вийон с подельниками попались на крупной краже, и всех виновых приговорили к повешению. Тогда-то Вийон и написал «Эпитафию» для себя и товарищей в ожидании виселицы.
Рем жалобно заскулил.
- Не беспокойся, он хоть и умер молодым, но не такой позорной для дворянина смертью - на этот раз Вийона со товарищи помиловали, а великолепное стихотворение, написанное на народном языке, разошлось по Франции в виде нескольких вариантов песен. Я спел тебе песню на мой любимый, бывший когда-то родным, бретонский мотив.
Перевод нужен?
Снова блестят глаза и улыбающяся морда.
- Тогда слушай, я спою на мотив, в котором эта песня - эпитафия сохранилась в Бургундии:
Ты жив, прохожий. Посмотри на нас.
Тебя мы ждём не первую неделю.
Гляди - мы выставлены напоказ.
Нас было пятеро. Мы жить хотели.
Но нас повесили. Мы почернели.
Мы жили, как и ты. Нас больше нет.
Не вздумай осуждать - безумны люди.
Мы ничего не возразим в ответ.
Взглянул и помолись, а Бог рассудит.
Дожди нас били, ветер тряс и тряс.
Нас солнце жгло. Белили нас метели.
Летали вороны - у нас нет глаз.
Мы не посмотрим. Мы бы посмотрели.
Ты посмотри - от глаз остлись щели.
Развеет ветер нас. Исчезнет след.
Ты осторожней нас живи. Пусть будет
Твой путь другим. Но помни наш свет:
Взглянул и помолись, а Бог рассудит.
- Сравни оригинал с переводом - как много пропущено в бургундском варианте, но он показался мне самым откровенным и жёстким, но правдивым, без изысков и прикрас. Отточенные короткие фразы, живописание столь яркое, что полу-разложившиеся тела на прочных верёвках оказываются прямо перед глазами, не так ли?
- Вуф.
И вот настал миг истины, я спрашиваю у Рема - волка с человеческим разумом, хоть и с примесью волчьих инстинктов:
- Ты… простил меня? - а сам предательски дрожащими руками зарываюсь в его жёстую, но приятую на ощупь, шкуру.
- Вуф.
Я тотчас сотворяю себе сигарету и глубоко затягиваюсь, призвав пепельницу-раковину, ожесточённо стучу по сигарете, чтобы стряхнуть пепел, за первой - вторую и третью. Всё, кажется, я успокоился. И снова оглаживаю Рема по голове и всему туловищу, он переворачивается на спину, задрав все лапы, призывая меня почесать ему брюхо, что я и делаю с радостью, и никакой зеленоглазый Блейз не идёт в голову - ведь я же люблю только Рема!
Мне приходит в голову неизвестно из каких пучин бессознательного всплывшая мысль сделать крёстным для наследника профессора Забини. Тогда он станет моим родственником, и все его притязания потеряют смысл, ибо будут разновидностью инцеста.
Хотя, обдумывая эту мысль, я прихожу к выводу, что и попытка инцеста не остановит страстного, обаятельного Блейза. Надо будет просто поговорить с ним, как мужчина с мужчиной, и расставить все точки над i, вот и всё. Если он, такой молодой, сумел стать деканом Дома Гриффиндор, к которому я отношусь с тайным, глубоко скрытым уважением, значит, он достаточно умён, чтобы понять - со мной у него ничего не выйдет.
Да, но я же сам начал эту игру с огнём, напившись, волей-неволей, шампанского, потому, что никакого другого алкоголя преподавателям и выпускникам не предложили, подошёл к нему и шутливо спросил:
- Блейз, Вы умеете танцевать менуэт?
К счастью, он не умел или притворился.
