Звезда Аделаида - 1

пустошей и маячивших на горизонте стен лесов римского пограничья. Но рядом был целый небольшой городок у дороги из жёлтого кирпича, традиционного, пусть даже и в приграничье, но такого родного глазу каждого ромея, обитавшего в этом поселении у моста через широкую, полноводную реку Кладилус, позднее, Клайд. Но это будет много-много позднее, а пока в городке Сибелиуме были дом и военная ставка Снепиуса Малефиция.

Туда, ко въездной лондиниумской арке* городка, основанного в третьем веке на порубежье между тогдашними местами расселения пиктов и бриттских племенных союзов, и прискакали боевые кони уже мёртвого вождя никому не нужных теперь и обречённых на погибель из-за прервавшейся наследственности власти родового союза х`васынскх`.

Ведь дикари не знают такой милой вещицы, как регентство матери при малом сыне - наследнике, а нового всеобщего вождя они выбрать, скорее всего, уже не успеют из-за возникших распрей с бывшими союзниками.

Память о х`васынскх` останется только в хрониках монастыря Святого Креста на тех самых вощёных - перевощёных дощечках, где будет говориться о покорении этого народца высадившимися на пустынный восточный берег Альбиона и углубившимися в леса и дальше, на луга, саксами.

Но Северус не знал о печальной участи, которую он одним лишь черномагическим заклятьем обеспечил примерно четырём сотням людей, и не об этом были его мысли сейчас.

- Езжать обратно не советую, - от доброты душевной предупредил он возницу. - Веди к отцу блудного сына. Ну же!

… Снепиус Малефиций был шестидесяти с небольшим лет от роду, каренастый, невысокого роста, кареглазый и русый, ещё вполне представительный и даже красивый, гладко, по ромейскому обычаю, выбритый. Нос у него был самое, что ни на есть, снейповский, только более прямой - настоящий римский, и мясистый. Морщины ещё совсем не повредили его лицо. Была только одна на лбу, сеточка мелких - у внешних краешков глаз, да властные складки около рта. Одет он был в простую домашнюю плотную, белую, подпоясанную кожаным поясом с пустыми ножнами из-под гладиуса, тунику.

- О, к счастью, ромеи уже избавились к этому времени от тог, как же я забыл, - пронеслось в голове Северуса при виде «отца».

На голых ногах красовались багряные, в знак высокого происхождения, мягкие ботинки, напоминавшие облегающие ноги туфли.

Малефиций не любил свою законную жену, с которой был связан традиционным Союзом и делил родовые Пенаты и Лары. Она, испугавшись за свою никчёмную жизнь во время шторма, случившегося на переправе в проливе меж Галлией и Альбионом, выпустила из рук наследника рода, названного в честь отца Малефиция императорским именем Северус - «суровый».

Все бывшие на корабле в ту страшную ночь, уцелели, лишь наследника - пятилетнего сына - смыло за борт.

Каково же было благоговейное преклонение пред богами Малефиция, когда перед ним предстал его пропавший, кажется, уже навсегда, законный сын в странной тунике, искрящейся даже в полутьме ещё раннего рассвета, облегающей стройное, поджарое тело и… штанах. Последнее говорило о том, что Северусу пришлось выживать среди этих доблестных в бою, но коварных, как и любые другие, варваров - бриттов.

- Хорошо ещё, что он не попал к этим пигмеям - пиктам, - подумал Малефиций, оглядывая внешность первенца.

-Нос, без сомнения, рода Снепиусов, а вот глаза… Кажется, они были карими, как у меня, но никак не такими страшно угольно чёрными, затягивающими в пустоту неразличимыми зрачками. Их даже не сравнить с глазами варваров.

- Радуйся, отче, - произнёс Снейп, вытянув правую руку в традиционном приветствии ромеев.

Малефиций вскинул руку, поприветствовав сына, потом позволил себе проявить хотя бы некоторые чувства, переполнывшие его.

Снепус подошёл к сыну и обнял его, облобызав трижды в такие бледные, будто не знавшие солнца и ветров, щёки.

- Радуйся, сын мой - наследник. Воистину уж не чаял я увидеть тебя живым и невредимым. Ты такой взрослый, сын - рад, весьма рад. Подожди - я позову мать.

- И Вероника здесь? Нелюбимая женщина в военной ставке?

Северус, признаться, был исполнен удивления от холодного, верно, такого принятого у римлян, кичащихся своей эмоциональной сдержанностью, приветствия «отца».

- Впрочем, как мне кажется, эта ставка расположена непосредственно в городишке, и немудрено, что «отец» перевёз сюда весь дом, до последнего раба.

Именно в одном из самых больших двухэтажных, традиционных даже в этом захолустье, римских каменных домов с черепичными крышами и пребывал Малефиций с семьёй и домочадцами.

В комнату вошла женщина лет сорока восьми - пятидесяти в длинной синей шёлковой тунике, очевидно, без рукавов с инститой - густой бахромой. Поверх была одета ярко-серая, как дождливое английское небо, чуть более короткая, задрапированная на правое бедро, стола* * , соответственно, с длинными рукавами, и палла жемчужного оттенка, накинутая на голову с невообразимо красивой и сложной причёской из светлых волос. У Вероники были ясные, но печальные, голубые глаза. Своей изящной фигурой, всем обликом, кроме вот этого грустного выражения, она напомнила Северусу ненавистную Нарциссу.

- Ну вот, теперь ещё и «мать» невзлюбил, а ведь она… чуть старше меня.

- О, мой благородный сын! - казалось, не смущаясь разницы в возрасте, мягким, но взволнованным голосом произнесла женщина. - Сможешь ли ты хоть когда-нибудь простить меня, чтобы лишь в Посмертии печальном мучиться мне воспоминанием о своём малодушии, а не изводить себя более стенаниями, как делаю я всю жизнь?

Она несмело взглянула в глаза сына, но Снейпу хватило этого момента, чтобы «увидеть» вину женщины, предоставленную на передний край её сознания.

- А она выражается весьма поэтично, значит, не только плачет, но и Овидием увлекается, -подумал «сын».

- О, благородная матерь, по воле милосердных богов я выжил, и тебе не стоит так сокрушаться о прошлом. Я рад видеть тебя, высокорожденная патрицианка. Надеюсь, с моим возвращением к родным Пенатам и Ларам ты будешь прощена супругом, и отвергнет он рабыню, дабы принять тебя, как единственную и вновь любимую жену

- Медоточивы речи твои, о, мой единородный сын. Дивлюсь я, как, живя среди варваров, постиг ты родной язык.

- Хороший вопрос, вернее, даже утверждение, - подумал Северус, - нужно выкрутиться.

- Чародей я есмь, о, благородные мои родители. - обратился он и к Малефицию, сидевшему на узорчатом резном табурете, и к стоящей поодаль, не смеющей приблизиться к мужчинам, Веронике. - Таким уродился от вас и волшебствую, путешествуя много и постигнув языки разные - восточные, западные, южные и северные.

Смотрите, вот, - волшебная палочка выскользнула отточенным движением из рукава сюртука, - орудие моего магического искусства.

Им же сотворяю огонь.

- Incendio! - указал Снейп на клочок шерсти на полу.

Тот незамедлительно сгорел в магическом пламени, оставив лишь зловоние.

- Aerum nova!

И воздух в комнате очистился

- Им же могу создать воду.

Мастер Зелий приготовился произнести соответствующее заклинание, как вдруг в комнате появились женщина и юноша. Оба отличались необычайной красотой.

- О, «родственнички» пожаловали, - подумал с неудовольствием Северус.

Но, вглядевшись в их прекрасные лица, он понял, что уже, по крайней мере, смирился с их существованием.