Звезда Аделаида - 2

давно засохшей кровью. Вервольфы, наделённые из-за сваренного предателем Снейпом («Точно-точно, вот, куда он запропастился! К «Волкам позорным» подался! Я же всегда считал его предателем, волком в овечьей шкуре!») почти людским разумом и звериным нюхом, почуяли опасность, и не переставая жалобно выть и скулить, покидали на подгибающихся от беспрестанных уже судорог лапах проклятое место, которым стал для них кабинет Скримджера.

Хозяин кабинета предусмотрительно занял удобную дислокацию - под столом, и правильно. Так полагалось поступать ещё по инструкции Фаджа, рассчитанной на время zero. Снизу тут же послышался топот приближающихся ног и возгласы. Из люка, пока наобум, в слепую, стали посверкивать смертоносные зелёные лучи. Руфус так устал от «циркового представления» с оборотнями, что ему резко расхотелось попасть под один из таких лучиков и оказаться зааваженным, и он не поднялся на ноги, а остался скорченным под большим письменным столом, одновременно успокаиваясь.

- Ничего, как-нибудь уж переживу я и нападки на моих верных низколобых профессиональных убийц и насильников Ауроров, специально для меня в мою личную охрану предоставленных Вустером, со стороны этой, уже не существующей, слава Мерлину, бульварной, жёлтой по сути своей, газетёнки. Да и появись материалы в другой такой же газетёнке, они уже не произведут шока на обывателя, то есть, быдло. Время лечит, и быдло вскоре успокоится, обсудив и обсмаковав, обмусолив каждую мерзостную подробность работы моих, что уж тут скрывать, ручных палачей. Главное, чтобы меня случаем не задели Авадой и чтобы звери не бросились в бешенстве на меня прямо сейчас, в панике. Вполне человеческой такой панике, ведь крохи-то разума человеческого у них остались! А то эти странные судороги… Да они же и спасли меня от «Волков позорных»! А прямо сейчас, судя по тому, что мои душевные и милые работяги, палачики и насильнички уже непосредственно у меня в кабинете, мерзких и наглых оборотней будут убивать прямо на дорогом ковре. Эка мерзость, и убираться за ними придётся, набежит всяческий обслуживающий персонал… Ф-фу… Терпеть не могу, когда в моём большом кабинете, вообще в помещении много народа. А мои сэндви… тьфу, любимые круассаны из-за этих Мерлином проклятых тварей, выходит, испортились, и чай остыл?! У-у, ненавижу! Правильно, правильно я поступил с их проклятым племенем! Молодец - сам тащусь!

Суетливые мысли загнанного под стол министра магии в спешке сменяли друг друга. Некогда да и не было сил после испытанных очень сильных эмоций додумывать их до логического завершения. Шёл сплошной поток сознания, как у маггла Джеймса Джойса. Но о нём Скримджер, разумеется, и слыхом не слыхивал, не то бы сильно удивился, что мыслит почти, как великий писатель. Возгордился бы ещё… С него, мини-и-стра-а ма-а-ги-и, сталось бы и так побахвалиться.

Тем временем испуганные и явно больные звери создали в дверях пробку и не могли протолкнуться вовне, в широкий холл, кто-то придавленный жалобно поскуливал. В кабинете за минуту, не больше, оказался целый отряд Ауроров Министерства, и они начали убивать с видимым удовольствием и довольными ухмылками на тупых - специально отбирали потупее, чтобы не смущать министра излишним интеллектом - довольных, что вот наконец-то можно и поубивать, рожах…

… - Скоро ли свадьба твоя, о северный ветер мой переменчивый, цветок сердца моего, втоптанный в грязь месяца девятого башмаком отца нашего высокорожденного?

- Ещё через полмесяца, но ничего не значат они для меня - ни женщина, кою насильно, не спрося разрешения моего на то, навязали в невесты мне, ни свадьба сама. Очень не хочется мне слушать похабные песни молодёжи у порога двери, кои донесутся и до опочивальни… моей, так и не станущей для меня супружеской. Тебя люблю я только, и весьма, и знаешь ты сие вельми хорошо.

- О Гарри же умолчим потому, что я тоже очень сильно люблю его. Но вот кому не стоит об этом знать, особенно сейчас, так это Квотриусу. Если у нас с Гарри выйдет что-то большее, чем поцелуи и объятия, тогда правды не скроешь, а пока… Пока не о чем и говорить - ну, укусил меня парень за член, зато какой был оргазм после! Хорошо, что не парню в глотку, а то бы поперхнулся да подавился. Но вообще-то, я предпочёл бы с проглотом. Эх, мечты, мечты!

- Но женщина - сие создание богов, поверь, дарует мужчине совсем иные ощущения во время близости. Неужели… тебе не ин…

Квотриус поморщился, но послушно выпил третью чашу Кроветвора, держа её из-за слабости в обеих руках и продолжил допытываться у Северуса:

… - Неужели не интересно тебе испытать их? Ну хотя бы раз войти в молодую, красивую, упругую женщину? Лоно её…

- Отнюдь. - прервал словеса названного брата Снейп на самом интересном месте, обращавшем его в ужас лоно женщины, вагина. - Не имею я никоего желания близость иметь с какой бы то ни было, хоть самой прекрасной женщиной во всей Ойкумене обширной. Да я физически не смогу этого сделать из-за любови великой к тебе, о Квотриус мой возлюбленный.

- О Северус, женщины, конечно, похотливы сверх меры, но ты со своею мужескою силою великою, кою познать посчастливилось мне, недостойному полукровке, с коим связал ты во времени моём жизнь свою, но отче…

- Прекрати, Квотриус, уничижаться. Кажется, прошло то время, когда считал ты себя таковым, так не возвращай его вновь. Нет нужды в том. Ты еси маг величайший, Повелитель Стихий. Не знаешь ли ты, почему Они ополчились вдруг на тебя? И, на вот, выпей ещё чашу. И мочись под себя, не стесняйся - тебе сейчас ни в коем случае нельзя подыматься с ложа. Всё равно, менять его на новое, уж позабочусь я об этом, как Господин дома. Ради тебя единого.

Иначе раны могут опять открыться. Особенно боюсь я за уже раз разошедшийся глубочайший, хоть и узкий, слава всем милостивым богам, порез на шее твоей прекрасной, словно из кости слоновьей выточенной.

- Что есть кость слоновья? Не ведаю я диковины таковой.

- В Африке водится множество твари всяческой, неведомой тебе, мой наивный брат. Есть среди фауны живородящей и млекопитающейся и животные огромные с бивнями, сиречь, рогами толстыми и мощными весьма своеобразными, растущими у них вперёд остриями грозными, цвета нежного - молочного или топлёных сливок. С помощью дрессированных животных сих финикийцы во время первой и второй войн Пунических* * …

- О Северус, вспомнил я о них и о слонах, на коих воевали карфагеняне нечестивые, переправившись на кораблях своих, соделанных мастерски и умело, даже чрез море в Иберию дикую и дошедших до Италии прекрасной. Но Карфаген был разрушен. Неужли слоны пунические живы без ухода хозяев своих?

- Представь себе, африканские слоны дожили и до «моего» времени. Хотя… сие неинтересно. Расскажи мне лучше о действии Стихий во время моего… скажем, вынужденного возлежания на пировании, мне немилом.

- Не ведаю я, что творили Стихии, покуда лежал я, постепенно теряя сознание, слыша только бульканье, коим потоком бурным кровь животворящая покидает тело моё бессильное, и мучаясь болью презлою от раны разошедшейся. Случилось же таковое вот уже второй раз за бесконечный день сей, ибо мыслю я, что проклят, верно, богами грозными, карающими, за немилость мою и злобу затаённую на драгоценного гостя твоего… уродливого весьма, - добавил всё же Квотриус.

Так что не могу рассказать тебе о моих подвластных Стихиях ничего - ни путного, ни безосновательного больного, горячечного бреда.

Северус не на шутку опечалился и разволновался - он-то думал получить целую сводку боевых действий Повелителя Стихий со своими подопечными, а вот те на - в ответ тишина, можно сказать. Квотриус заметил печаль любимого и заверил его то ли правдой, то ли вымыслом пригожим вполне, чтобы сойти за правду, правду из области фантастики, то есть полноправного действия Стихий:

- Вот, вспомнил, кажется, на меня ветерком холодным лёгким подуло, когда я только начал проваливаться в забытье болезненное… А после, уже, когда шум поднялся в ушах и звон, снова я на миг пришёл в себя и увидел существо некое странное, совершенно нагое и прекраснейшее телом. Но не было у него признаков пола никоих, ликом же оно напоминало цветок огненный, невиданный прелестью своей, и жар исходил от существа этого. Промолвило оно словеса некии, но то ли не расслышал их я из-за шума и звона в ушах, то ли не понял, ибо показалось мне, словно бы говорило оно языком неведомым, не ромейским. Посмотрело оно на меня, кровию истекающего, длань свою мне на лоб опустило, и была она, словно лёд януарский, ледяной и твёрдой, нечеловеческой, и вот - боли в ране не чувствовал я вовсе боле.