обиды, тобою привлечённой ко мне словесами гневными в опочивальне высокорожденного отца нашего, не желавшего поцелуев сих, что, как казалось мне, все раны мои, нанесённые рукою собственною, уже затянулись, и плотно, но вот рана на шее стала болеть сильнее. Но после ухода твоего милостивые боги вразумили меня не держать обиды на невиновного - сам же говорил ты мне, что ни супруга, ни сама радостная церемония свадьбы не принесут тебе ни грана удовольствия. И не стал я звать камерного раба своего, но сам одел я праздничную шерстяную тунику, кою соткала мне матерь моя, последнюю пред смертию её, ту, что восхотела она подарить мне на прощание перед отбытием по распоряжению твоему мудрому обратно к народу своему. Но вот пояс не успела она доделать, и наклонился я вновь к сундуку, дабы отыскать подходящий, как вдруг силы внезапно покинули меня вовсе, но успел я возлечь на ложе просто не в силах пошевелить членами своими, словно ламия мгновенно выпила кровь сердца моего. И словно бы умер я сам на несколько мгновений или минут.
Там и случились со мною все те чудеса, о коих уж рассказал я. Но сначала проснулся я сам от боли и липкости тела своего и поначалу пытался докричаться мысленно до тебя, о Северус, лампада души моей, светоч разума моего, цветок и дротик бытия и сердечного биения моего, ты, который научил меня искусству Легиллименции. Но сразу не удалось мне сие волхвование мудрёное. Будучи днём почти при смерти… прости, плохо я помню сей день ужасный, помню лишь воду тёплую, кровавую, сразу я нащупал словно бы волны, расходящиеся от троякого центра некоего и усиливающиеся втрое, к ним же - сердцу, душе и разуму твоим, как я поверил, и возопил беззвучно, прощаясь с тобою. Кажется, не сумел я выговорить ни слова.
Теперь же я лишь слегка усовершенствовать попробовал способ связи с магом иным безо взгляда глаза в глаза, а лишь мысленным зовом не на одре смертном или воде кровавой пребываючи, но будучи в опасности крайней, отдаваясь голосом человеческим, а не стонами едиными в разуме его. Твоём благословенном и многознающем разуме, о высокорожденный брат мой и Господин Северус, пригожий мой цветок Селены сребряноликой, девственной.
- Выслушай же теперь и меня, о Квотриус, былинка, протягивающаяся в столь неподходящее время года - месяц десятый - к теплу и обогреву Сола пресветлого, хоть и показывает он лик свой временами по целому, но такому короткому дню и даже греет - тогда распахиваю я ставни, дабы проветрить опочивальню свою от запаха спёртого. Узнал я за столом пиршественным, что сам Сабиниус - маг, по спесивому и неверному уверению его, во втором поколении, и все шестеро братьев невесты моей - тоже чародеи, и у каждого есть волшебная палочка собственная. И Адриана еси ведьма, а чванливый, как пава - альбинос, Верелий, се есть отец её, обещал, что и для дочери мастер, маг некий, подберёт палочку волшебную. Но сомневаюсь я, как она - ведьма, обходилась и допрежь без чаровнического жезла, как высокопарно называет орудие волшебства, в коем для тебя нет необходимости, излишне велеречивый Сабиниус Верелий.
И вот, что думаю я о сём - есть у неё уже палочка волшебная с самого совершеннолетия её, а, может, и ранее, со всплесков первых магии неконтролируемой приучили её использовать палочку волшебную, сего не ведаю я да и не интересно сие мне, но отец её зачем-то скрывает от меня столь важное знание, как не дал возможности увидеться с обручённою невестою моею, поправ все законы ромейские.
Вот бы мне узнать, к чему всё сие. И ещё хочу сказать тебе, о Квотриус мой стыдливый, да сбудется мечта твоя давняя - и не только целовать невинно будешь ты высокорожденную патрицианку, пышную формами, младую, но и обладать ею будешь, как супруг женою своею. Ей же зачнёшь и ди…
О, пришёл Накра, наконец, с двумя рабынями. Так значит, туника эта праздничной… была? - быстро сменил тему Снейп, ведь Накра был болтлив безмерно.
- Ужели не сумеют отстирать её рабыни, даже используя чудотворное мыло, кое изготовил ты, о Северус?! Ведь туника сия суть воспоминание единственное моё о матери усопшей! - то ли подыграл брату, то ли и вправду забыл обо всём на свете, кроме испорченной тряпки, Квотриус.
- Но разве матерь твоя спряла пряжу и соткала тебе, своему единородному сыну, лишь только одну тунику? - подготавливал Северус названного брата к самому худшему, так и не прозвучавшему.
- О, нет! Есть у меня множество туник, даже шёлковых, изготовленных её милыми сердцу и душе, но не разуму руками за то, что она восхотела убить тебя, мой невиданный цветок Юга Пламенного, вот, откуда ты происходишь!
- Пусть будет правдивой версия твоя, мой Квотриус, но береги горло! Не говори много и подолгу. Тебе бы вообще хорошо помолчать до утра.
Брат и сейчас был сильнее Северуса потому, что выпил достаточно большое количество Укрепляющего зелья, а зельевар весь день был на ногах за исключением недолгого возлежания на пиру. Поэтому, чтобы остановить брата, уже садящегося от возмущения словами брата в постели, Снейп призвал на помощь Накру:
- Накра! Скорее! Уложи брата моего - бастарда так, чтобы ни спина его, ни, главное шея, не были искривлены! Прямо, только прямо!
Накра сначала повалил Господина Квотриуса обратно на ложе, а затем легко поднял его, как пушинку, под крестец и голову и уложил так прямо, что лучше и желать не стоило, как будто Накра только всю жизнь и занимался, как переносом раненых.
Да, кажется, он действительно жутко огорчён и растерян, а мыла-то нет! Кончилось. И без того Гарри обмылочком натирал тело, купаясь в ледяной воде бочки. Но сказать потрясённому Квотриусу, что последние крохи мыла извёл на себя Гарри, ни в коем случае нельзя, не то потомок рабыни может вернуться к дикой озлобленности на и без того несчастного, одинокого, влюблённого молодого человека.
Квотриус от волнения и неожиданного прилива сил - оба зелья подействовали единовременно - даже зачем-то попытался приподняться, но стоявший в углу опочивальни, уже наставленный на путь истинный, Накра, быстро, но осторожно, в четверть силы, не более, приложил Господина Квотриуса лопатками о ложе.
- Молодец, Накра!
А теперь позови камерного раба Господина Квотриуса, коий, грубый варвар, дрыхнет, как последняя собака, покуда Господин его чуть было не умер от потери крови, да погрубее можешь с ним! Дарую тебе разрешение на превосходство над этим дикарём Рх`алнэ.
Ты же сын самого Снепиуса Малефиция!
Северус чуть было не сказал: «Мой сводный брат», но Папенька наплодил полные каморы таких же «братьев» и «сестёр», попавшему в это время Северусу Снейпу, и если называть каждого раба или рабыню братом и сестрой, тут уж до коммунизма недалеко. А что - раб становится братом Господина, горячка перекидывается сначала на другие города Британии, тьфу, Альбиона, а потом, иншалла, на Континент, и возникает Мировая Революция рабов против господ. Вот только это уже непоправимый анахронизм, проистекший от графа Северуса Ориуса Снейпа. Такого развития ситуации, начатого с невиннейших слов, допустить никак нельзя.
- Рагална, - своему, теоретически могущий, но принципиально не выговаривающий бриттского «х`' полукровка - пикт Накра, - а ну вставай давай. Быстро! Ишь, хуило-то выставил! Подымайся, скот недорезаный!
И пошёл к Господам Северусу и Квотриусу в опочивальню Господина своего. Видно, понадобился ты, негодник и балбес, соня ты никчёмная и похабник, зачем-то Господам. Ну, встал и пшёл!
И Накра с великим удовольствием и явным превосходством залепил полновесный тумак ещё полусонному Рх`алнэ, хотя тот был на пол-головы выше маленького, плотного обидчика.
Тем временем, для острастки придерживая брата за плечи и не давая ему пошевелиться, зельевар успокаивал немерено и неестественно разволновавшегося младшего брата.
- О Квотриус, прошу тебя я - Господин дома - успокойся ради милостивых твоих да и моих тоже богов. Ну, разумеется, отстирают рабыни умелые тунику твою мылом сим чудодейственным, как отстирали прежде от крови одеяние моё, в кое облачён я был во время похода и кое в крови засохшей, нестиранное никем, много времени было на мне. Но учти, что одет я был не в чистую шерсть, но с примесями волокон неких… словом, иных, из-за коих ткань отстирывается лучше. А потому нужно только поскорее отдать тунику твою им, покуда кровь не вьелась в ткань. Только ты лежи спокойно и не смей двингаться и даже пошевелиться не вздумай - сейчас рассеку я её по шву. Ведь только так, не тревожа тебя, можно высвободить тунику из-
