Профессор был пьян в стельку, но не от количества выпитого, и уж тем более, не его крепости, но от постоянного стресса, в котором прошёл весь его нескончаемый день. А теперь организм кричал и требовал полной расслабленности, жадно впитывая всеми клетками алкоголь. Но… больные внутренности напомнили о себе колотьём в селезёнке, болью в печёнке и прочими простыми, доступными радостями бытия. И Северус внезапно решил опомниться - он резко отставил кувшин на стол, попробовал лёжа незаметненько размять ноги и затёкшее тело, да заодно выяснить - выдержат ли они его пьяненькое тельце. Оказалось, всё тело вполне профпригодно для эксплуатации.
Снейп поднялся с таких замечательных, самых лучших подушек на свете, манящих завалиться прямо на них и выспаться пьяным сном, и собрав волю воедино, твёрдо сказал, не запнувшись ни разу, но, напротив, величественно, как полагалось по негласному ромейскому этикету:
- Сими словесами завершаю я, Господин дома Снепиусов, Снепиус Северус, трапезу сию. Надеюсь и уповаю, что каждый насытился и напился вдосталь, но не чрезмерно. Благословенные гости, родичи новые мои, и вы, досточтимые родители мои - все вы, высокорожденные патриции, отныне вольны отправляться готовиться к доброй, надеюсь, для всех вас ночи. Мне же предстоят ещё дела, довольно важные.
Северус ещё очень хотел намекнуть незваным гостям, чтобы они в доме долго не задерживались, но не нашёл подходящей формулировки. Да и законы гостеприимства ещё святы в эти времена, как он знал. Так с миром, без скандала, который назревал да так и не созрел, и отпустил их всех заниматься умыванием и «чисткой» зубов, а сам сходил на кухню и отправил кухонного раба к Поттеру («Нет, моему Гарри, моему зря обиженному любимому мальчику») передать ему еды, оставшейся после трапезы, хотя от тельца остались только начисто обглоданные кости. Но зато лепёшек оставалось вдоволь даже на двоих.
Ничего, на завтрак Гарри получит хоть целого барана, столь любимого им непонятно, почему. Именно баранину Герой магической Британии - о, разумеется он, а не Северус Снейп, убивший Волдеморта! - Гарри Поттер уплетал за обе щеки…
Ничего, на завтрак Гарри получит хоть целого барана, столь любимого им непонятно, почему… Наверное, из-за того, что х`васынскх` питались бараниной и ячменём, а им, рабам, доставался, на самом деле, более вкусный и питательный, но презираемый Истинными Людьми, как рабская еда, овёс. А, может, х`васынскх` и хотели, чтобы их хилые рабы стали сильнее, но вряд ли можно ожидать такой гуманности от варваров.
Северус подождал, пока раб вернётся с той же горкой хлебов, что уносил на поздний ужин Гарри, и решился. Он поставил ногу на первую ступеньку крутой лестницы, ведущей на второй этаж, и только поднимаясь наверх, почувствовал, насколько он измотан. Дверь в спальню Гарри, как и все в доме, не запиралась, Гарри тоже не стал запирать дверь на какие-либо заклинания, и Северус легко проник внутрь.
- Гарри мой Гарри, отчего ты не ужинал? Разве хлеб для тебя - дурная пища?
- Северус! Ты простил! Ты пришёл! Пришёл ко мне!
Восторгу Поттера не было предела. Он прыгал вокруг любимого человека, как козлёнок-переросток, громко и заливисто смеялся, а по его щекам текли слёзы. Он уже думал, что выплакал все, но они остались где-то в самых спрятанных тайниках его души.
- Ты устал, я вижу, - вдруг серьёзно сказал Гарри. - А ещё ты пил воду жизни. Много.
- Нет, Гарри, я пил вино с вересковым мёдом, изготовленный моим виночерпием Наэмнэ - смешно звучит, «моим» - это такая вкуснотища! Невозможно оторваться! Но я сделал усилие над собой, чтобы хватило сил подняться по этой дементоровой лестнице... к тебе.
Можно я посплю сегодня рядом с тобой? - вдруг нерешительно попросил, да, именно попросил смущающийся отчего-то Северус.
- Да! Ну, разумеется!.. Только с одним условием - поцелуй меня так, будто целуешь своего любовника - твоего ненаглядного «брата», как ты его называешь, Квотриуса.
- Гарри мой Гарри, утром у меня будет жуткая мигрень, но я хотя бы высплюсь, и то хорошо. Ты ведь не будешь приставать к выпившему и о-о-чень уставшему взрослому дяде ночью?
- Ты такой молодой, мой любимый, а называешь себя «дядей». А дядя ли ты? Вы выглядите сейчас моложе меня, профессор Снейп, сэр. Кто же я тогда, по-твоему, а, Сев?
- Чистое, невинное дитя с добрым, чувствительным сердцем.
- Поцелуй меня, прошу! Ну разочек! Иначе я не смогу заснуть, лёжа с тобой в одной постели, настолько близко, что я не могу гарантировать «неприставание» к тебе.
- Тогда приблизься ко мне - я хочу ещё и обнять тебя покрепче. Ты только ничего не бойся - тебе будет очень приятно и замечательно, обещаю.
- Я… Я ничего не боюсь, я же гриффиндорец! - дрожащим то ли от волнения, то ли от предвкушения чего-то неведомо прекрасного голосом, с явным страхом заверил Северуса невинный, ну, почти что невинный юноша.
- А я слизеринец, боишься - у-у-у! И до конца своих дней останусь им! Тебя это не пугает? А что, тебя это действительно не пугает?
- Нет, не боюсь, нисколечки! - воскликнул мистер Поттер от всей широкой, не в меру распахнутой - ведь он имел дело с «продажным и хитроумным» слизеринцем! - души.
Он медленно подошёл к Северусу и вдруг прижался к нему всем телом. Северус тотчас почувствовал дрожь, которая охватила Гарри, его Гарри, его мальчика, и уже, наверное, давно.
- Ты всё-таки боишься. Не будем… не сегодня… не сейчас…
- Нет! Это… это просто я волнуюсь, ну, ты понимаешь…
Северус нежно прикоснулся к розовым пухлым лепесткам губ молодого человека. Тот, повинуясь древнему инстинкту, приоткрыл рот, впуская внутрь язык возлюбленного. Снейп обвёл языком контур правильных красивых зубов Поттера с выращенным клыком и вошёл чуть глубже. Гарри обмяк в его объятиях, тихий, еле сдерживаемый стон наслаждения вырвался из его приоткрытого рта. Зачем он сдерживается, как Северус в начале своих гомосексуальных откровений с Квотриусом? Снейп приподнял сзади тунику Гарри и начал ласкать руками его прямую спину, спускаясь от шеи всё ниже, покуда не достиг желаемой цели. Он чувствительно сжал упругие, девственные полушария, а потом, решив поэкспериментировать, легонько шлёпнул юношу по заду. Тот вскрикнул от неожиданности, и поцелуй, такой сладкий, такой превосходный внезапно прервался.
- Тебе не понравилось, правда же, Гарри мой Гарри?
- Наоборот, любимый мой, мне так понравился шлепок и… этот необыкновенный поцелуй, что… я снова кончил. Прости за ещё одну, снова и снова испорченную тунику.
- Прачки - рабыни отстирают.
Поттер замялся и видимо очаровательно покраснел, но темнота промозглой, холодной октябрьской ночи без света Lumos`a мешала убедиться в этом окончательно, да и не нужно было применять магическое освещение потому, что Северус нежно погладил юношу по горячей от прилившей крови и влажной от нежданных слёз щеке. Тот тут же набрал в рот побольше воздуха и выпалил на едином дыхании, словно боясь, что его оборвут на полу-слове, не дадут высказаться целиком и до конца, хотя сказал он только:
- Я хочу ещё немного шлепков, только посильнее. Они так возбуждают… Только сильнее. Отшлёпай меня, отшлёпай.
Северус без устали терзал ягодицы юноши, врывался по-хозяйски в его рот, исследуя его языком, но - странное дело - Гарри только стонал, вскрикивал и извивался в объятиях Сева, однако сам не предпринял ни одной попытки самому вторгнуться в рот любовника. Северус подумал об этом мельком и удивился моральной чистоте крепко обнимаемого любимого мальчика, несмотря на его «Отшлёпай меня, отшлёпай». Снейп вовремя не предпринял меры против негожего «отшлёпывания», а зря. Мальчик-то стремился стать отпетым, как говорят магглы, приверженцем мазохизма…
Вдруг Сев почувствовал на своей одежде влагу и понял, что Гарри кончил ещё раз, в первый раз «осеменение» произошло так незаметно! Игре «в любовь» пришёл конец.
Только сейчас, когда они разлепили объятия, Снейп понял, насколько же он устал и банально хочет завалиться зубами к стенке и не отсвечивать. О том, что Квотриус, возможно, побывал в его голове и вечером, и сейчас - поздней ночью, ему не хотелось думать. Ну, будет ещё один скандал, только и всего… Ничего, Снейп при его остром языке как-нибудь отвертится - логика-то у брата в последнее время явно хромает. Взялся резать вены, а потом позвал на помощь. Ну и к чему тогда было уродовать себя?
