Потеряли и мы один «ястребок». Израсходовав боеприпасы, летчик подошел вплотную к бомбардировщику и винтом ударил по плоскости. Тот накренился и начал беспорядочно падать. Отважному соколу не удалось воспользоваться парашютом. Он погиб, но врага не пропустил к переправе.
Для авиаторов приказ «Ни шагу назад» означал, что надо навязывать свою волю противнику, ошеломлять его дерзостью и отвагой, не обороняться, а нападать. Летчики и раньше дрались дерзко, напористо, а теперь у них появилось столько ненависти к врагу, что некоторым приходилось напоминать об осмотрительности и расчетливости.
Суровые меры применялись к тем, кто без приказа оставлял боевые позиции. В войсках повысилась дисциплина, возросла их боеспособность.
В повышении морального духа личного состава большую роль сыграли политработники, партийные и комсомольские организации. Они разъясняли политику партии, приказы командования, вдохновляли людей на подвиги. Коммунисты и комсомольцы личным примером увлекали бойцов на смертный бой с фашизмом.
Партийно — политическая работа, ее формы и методы претерпели большие изменения. Стало меньше общих разговоров, больше конкретности, деловитости.
Новый размах получила пропаганда подвигов бойцов и командиров. Каждый случай самоотверженности и героизма становился достоянием всех частей и подразделений, получал свое отражение в листовках, боевых листках и газетах, беседах агитаторов. Об отличившихся летчиках, штурманах, стрелках — радистах и техниках. мы сообщали родителям, на предприятия, в колхозы. Все это поднимало боевой дух авиаторов, развивало в них высокие морально — боевые качества.
В октябре 1942 года я приехал в город, где формировался 3–й бомбардировочный авиационный корпус Резерва Главного Командования, куда меня назначили военным комиссаром.
Окна многих домов и учреждений были крест — накрест заклеены бумажными полосами. Немцы не один раз пытались бомбить город и мост через Волгу. Однако зенитная артиллерия и истребители Московской зоны ПВО не давали противнику действовать безнаказанно. На пути воздушных разбойников каждый раз вставал мощный огневой заслон.
Улицы большого волжского города были пустынны. Стар и млад работали на военных заводах, давая фронту резину, патроны, снаряды. Редкие прохожие, одетые в телогрейки и рабочие спецовки, спешили по своим делам.
Направляясь к набережной, я прошел мимо Кремля с величественными куполами церквей. Вековые липы уже успели сбросить свой наряд. Широкие желтые листья мягко шуршали под ногами. Никто пх не убирал. Казалось, земля была покрыта пестрым ковром. С высокого берега хорошо просматривалась заречная сторона. На горизонте синел сосновый бор.
Я присел на скамейку. Великая русская река спокойно несла свои свинцово — холодные воды. Белыми лебедями плыли по ней отражения облаков. Давно уже не ощущал я такого спокойствия, как в этот час. Вспомнилась радостная, полная жизни песня:
Красавица народная, Как море полноводная, Как Родина свободная, —
Широка, глубока, сильна!
Идиллию спокойствия неожиданно нарушили резкие сухие выстрелы. Я поднял голову и увидел в небе серые шапки разрывов. Но вражеский разведчик шел на большой высоте и был недосягаем для огня зенитчиков. Мысль, что и сюда подбирается враг, отогнала минутное успокоение. Я встал и отправился в штаб корпуса, размещавшийся в помещении одной из школ.
Дежурный провел меня в кабинет комкора и сказал:
— Придется подождать. Генерал выехал на аэродром.
Но прошло и часа, как командир корпуса вернулся.
Я представился ему.
— Знаю, знаю. Сообщили о вас. — Он крепко стиснул мою руку и назвал себя: — Каравацкий Афанасий Зиновьевич. Прошу садиться.
Командир сел за стол и, пригладив черные с проседью волосы, заговорил о текущих делах:
— Самолеты прилетели, а горючего не хватило для заправки. Пришлось принимать срочные меры. Кровати вот тоже установили в общежитии, матрацы набили соломой, а простыней нет. Опять любезно разговаривал с тыловиками. Везде самому приходится успевать. Хорошо, что вы приехали. Корпус формируется из готовых полков. Они разбросаны на большом удалении, сильно потрепаны на фронтах, многого не хватает. Мотаюсь целыми днями… Надеюсь, с вами теперь дела пойдут веселее. — Каравацкий вышел из?за стола и подвел меня к карте. — Вот здесь дивизии, — показал он, — а здесь — полки. Они уже почти полностью укомплектованы. Соединения И. Г. Куриленко и С. И. Ничепоренко получили пикирующие бомбардировщики Пе-2. Сейчас идет боевая учеба, слаживание подразделений. Штабы дивизий пока подготовлены слабо. Как видите, работы предстоит много, — закончил комкор.
На другой день я выехал на ближайший аэродром. Части, стоявшие там, производили хорошее впечатление. Летчики уже имели боевой опыт, моральное состояние личного состава не вызывало тревоги. Впрочем, это было лишь первое впечатление. Чтобы по — настоящему изучить людей, требовалось время.
И я начал подробнее знакомиться с авиаторами корпуса: присутствовал на партийных собраниях, на совещаниях командного состава, бывал на полетах, не обходил вниманием и обслуживающие подразделения. Местный район авиационного базирования возглавлял расторопный командир Рошаль. Он умел быстро устанавливать деловые связи с предприятиями, и, когда случалась заминка в обеспечении частей, хозяйственник всегда находил выход. В интересах дела Рошаль нередко пренебрегал разного рода формальностями и решал вопросы без проволочек…
Город с его многочисленными промышленными предприятиями, крупным железнодорожным узлом и мостом через Волгу словно магнитом притягивал алчные взоры фашистов. Они намеревались разрушить важнейшую артерию, которая питала фронт с востока, вывести из строя заводы и фабрики, работавшие на оборону. Но артиллеристы — зенитчики и летчики — истребители были начеку.
Потеряв всякую надежду прорваться открыто, коварный враг стал прибегать к хитрости. Ночью 26 октября па один из аэродромов, расположенных к востоку от города, возвращался с задания Ил-4. За ним пристроился другой такой же самолет. И вдруг на городской окраине начали рваться бомбы. Оказалось, что вражеских! летчик воспользовался трофейной машиной и беспечностью службы ВНОС.
Уловка, видимо, понравилась гитлеровцам, и они решили повторить разбойничий прием. 30 октября ночью позади группы Ил-4, возвращавшихся с задания, пристроились три 10–88. Однако на этот раз бдительность службы воздушного наблюдения, оповещения и связи оказалась на высоте. Фашистов быстро опознали и сосредоточенным огнем отсекли от наших самолетов. «Юнкерсы» повернули обратно, чтобы спустя некоторое время попытаться снова прорваться к городу. Но перед ними вновь встала сплошная завеса огня. Попытка не удалась.
Из этих фактов мы сделали для себя соответствующие выводы. Командир корпуса издал приказ, обязывающий экипажи бдительнее следить за воздухом, немедленно доносить на командный пункт об обнаруженном противнике, ни в коем случае не вести его на объект или свой аэродром, как говорят, на хвосте. Этим же приказом устанавливались входные и выходные «ворота» для полетов своей авиации, сигнал «Я — свой самолет».
В частях состоялись партийные и комсомольские собрания с повесткой дня «Бдительность — наше оружие». Пропагандисты и агитаторы провели в подразделениях беседы о вражеских происках и мерах борьбы с ними.
Наши люди неоднократно убеждались в зверской жестокости гитлеровцев и делали все необходимое для того, чтобы не оказаться застигнутыми врасплох. Вот один из примеров.
Почти год спустя после описываемых событий экипаж капитана Ряполова не вернулся с боевого задания. Долго мы ничего не знали о его судьбе. А когда наши войска продвинулись далеко на запад, Ряполов неожиданно вернулся в часть и рассказал о трагической гибели своих друзей.
Истребители противника подожгли самолет над целью. Оба мотора вышли из строя. Командир экипажа принял решение покинуть машину. Штурман и стрелок — радист первыми выпрыгнули с парашютами. На них тотчас же бросились два «мессершмитта». Ряполов видел, как они расстреляли беззащитных товарищей. Чтобы избежать такой же участи, он произвел затяжной прыжок.
