— Поймите, что вы прежде всего политический работник, — сказал я ему. — Не гоняйтесь за каждой мелочью сами, мобилизуйте па устранение недостатков свой аппарат, коммунистов.
В дальнейшем мы не выпускали из поля зрении это соединение, часто навещали его, оказывали практическую помощь, и положение стало выправляться.
ПЕРЕД РЕШАЮЩЕЙ БИТВОЙ
В штаб корпуса по телеграфу сообщили: Указом Президиума Верховного Совета СССР летчикам 128– го бомбардировочного полка старшему лейтенанту Пивнюку Николаю Владимировичу и лейтенанту Мизинову Михаилу Петровичу присвоено звание Героя Советского Союза.
На их счету был не один десяток успешных боевых вылетов, большое количество уничтоженной живой силы и техники противника. Бесстрашных бойцов все хорошо знали. Они сочетали в себе скромность с большой храбростью, товарищескую верность к друзьям по оружию со жгучей ненавистью к врагам.
Мы решили провести митинги во всех частях корпуса и товарищеский вечер в дивизии. Собрались летчики, командиры, начальники штабов, политработники. За столом президиума, в центре, — Пившок и Мизинов.
— В вашем лице, — обращаясь к Героям, сказал генерал Каравацкий, — мы прежде всего чествуем летную гвардию, людей, которые не жалеют ни сил, ни самой жизни в борьбе с врагом.
Вечер прошел тепло, задушевпо. Были тосты за партию, за Родину, за Героев, за нашу победу. Эта встреча еще больше укрепила боевую дружбу авиаторов.
Вскоре Пившоку и Мизинову присвоили очередные воинские звания, назначили командирами звеньев. Своим примером они увлекали молодежь на подвиги.
В моем фронтовом блокноте сохранилась краткая запись об одном из этих летчиков: «М. и. Мизинов совершил 230 боевых вылетов, сбил 3 самолета, сбросил 132 660 кг бомб, уничтожил более 100 вражеских солдат и офицеров. В групповых налетах поджег 60 самолетов, 15 подвод, 6 складов с боеприпасами, 25 железнодорожных вагонов».
Наряду с воспитанием личного состава на примерах героизма мы прививали бойцам ненависть к фашистским захватчикам, используя для этого статьи в газетах и журналах, рассказы местных жителей — очевидцев зверств гитлеровской армии.
На митингах, которые мы проводили, не принималось резолюций, не устраивалось голосований. Клятва авиаторов драться с немецкими захватчиками до последнего дыхания была лучшей резолюцией.
Стремление воинов в трудную пору вступить в ряды Коммунистической партии, навсегда связать свою судьбу с ее героической судьбой было очень большим. С именем партии советские люди связывали свои лучшие помыслы и надежды, беззаветно верили ей.
Помнится, 34–й бомбардировочный полк в полном составе совершил боевой вылет. Результаты оказались высокими. Успех окрылил воинов, создал общий подъем. Веч&ром только и говорили о том, как экипажи прорвались через зенитный заслон и метко сбросили бомбы. Командир полка поздравил авиаторов с боевым крещением, пожелал им новых успехов. Молодые летчики младший лейтенант Григорьев и сержант Никифоров подошли к нему и заявили:
— После сегодняшнего вылета мы твердо верим в свои силы. Просим дать нам возможность летать как можно больше.
А комсомольцы Романов и Никифоров обратились к парторгу эскадрильи:
— Мы сделали по три боевых вылета. В четвертый хотим идти коммунистами.
В интересах улучшения политической работы в армии и на флоте Центральный Комитет партии принял 24 мая 1943 года постановление об изменении структуры армейских партийных организаций. В полку учреждалось бюро во главе с парторгом, в эскадрилье — первичная, а в звене — низовая парторганизации. Парторги, члены партийных бюро не избирались, как ранее, а назначались. К середине 1943 года такие же изменения произошли и в структуре комсомольских организаций.
Вызывалось это условиями войны, когда часто не представлялось возможным проводить выборные партийные и комсомольские собрания, а работу среди коммунистов и членов ВЛКСМ нельзя было ослаблять ни на один день.
Май 1943 года явился для нашего корпуса как бы прелюдией к грандиозному сражению, которое вскоре развернулось на полях Орловщины, Курска, Белгорода. По заданию командования наземных войск экипажи летали на разведку, бомбили штабы противника, железнодорожные узлы, склады. Но это были частные операции. А вскоре корпус передали в оперативное подчинение 16–й воздушной армии, и ее командующий генерал — лейтенант авиации С. И. Руденко отдал приказание: нанести массированный удар по вражеским штабам и войскам, расквартированным в городе Локоть, и железнодорожной станции Брасово.
Мы с Каравацким собрали руководящий состав 301–й бомбардировочной дивизии во главе с полковником Ф. М. Федоренко и начальником политотдела Горбуновым и разъяснили боевую задачу. Вслед за тем состоялись партийные и комсомольские собрания, на которых активисты призвали летчиков показывать пример храбрости и отваги, а техников — отлично готовить материальную часть к предстоящему вылету.
Воздушные разведчики подтвердили, что на станции Брасово противник сосредоточил немалые силы. По схемам и фотоилапшетам экипажи изучили наиболее важные объекты, подходы к ним, прикинули, какое противодействие может оказать противник.
И вот в воздух поднялись сорок два бомбардировщика. Над аэродромом 283–й истребительной авиационной дивизии к ним присоединилась группа сопровождения.
Удар был настолько неожиданным, что враг не сумел оказать серьезного противодействия ни с земли, ни в воздухе. С высоты тысяча шестьсот — тысяча восемьсот метров по сигналу ведущих девяток дивизия сбросила весь бомбовый груз.
На другой день из штаба 16–й воздушной армии нам сообщили о результатах бомбометания. В городе Локоть взрывы и пожары продолжались в течение нескольких часов. Разрушен бывший дворец князя Михаила, в котором размещался один из немецких штабов. Разбушевавшийся огонь проник в подвал, где хранились боеприпасы. Все это взлетело на воздух. Прямым попаданием бомбы разбило здание немецкой комендатуры, уничтожило помещения, в которых размещались гитлеровская воинская часть, подразделения власовцев из бригады Каминского и группа мадьяр, готовившихся к отправке на фронт.
Не меньший урон противник понес и на станции Брасово. Уничтожен был воинский эшелон, подбито и сожжено несколько бронемашин и танков, убито более пятисот солдат и офицеров. Железнодорожный узел на несколько дней вышел из строя.
С боевого задания не вернулись два наших экипажа. Ко мне зашел расстроенный командир 96–го бомбардировочного полка Александр Юрьевич Якобсон:
— Майора Елагина потеряли — нашего парторга и начальника воздушнострелковой службы…
Елагин был честным, принципиальным коммунистом и авторитетным партийным вожаком. Люди доверяли ему, как своей совести, шли к нему и с радостью и с печалью. Он был несколько старше других, опытнее в житейских делах и всегда мог дать добрый совет.
— Как это произошло? — с горечью переспросил я Якобсона.
— Шел он у меня правым ведомым. На подходе к городу Локоть немцы открыли заградительный огонь. Нам ничего не оставалось, как пробиваться. Один из снарядов попал в самолет Елагина, и он начал падать. Кто?то выпрыгнул из машины, но кто — проследить не смог: группа подходила к цели.
— А кто с ним летал?
— Репин и Говоров.
— Возможно, вернутся, — пытался я успокоить Якобсона.
— Вряд ли, — сказал он. — Самолет упал в районе, где немцев как муравьев в муравейнике.
Никто из экипажа Елагина не вернулся, и мы считали его погибшим. А двадцать три года спустя я получил письмо от Якобсона.
