Вот и наша очередь. На всякий случай легла, сделав вид, что изучаю небо. К нам подошли трое. Особо миндальничать не стали: один освободил колодки, а двое довольно грубо подхватили нас под руки и заставили встать. Я попыталась стоять самостоятельно, но оказалось, что после колодок это не так легко — ноги затекли.
Мне заломили руку за спину, заставив слегка пригнуться и охнуть от боли. Держали крепко: ни вырваться, ни лишнего движения сделать, только идти куда ведут. С взрослыми так не обращались. Хотя понятно — дети более безбашенны, Паук бы точно попытался убежать, не схвати его так же, как меня.
Нас привели к кузнице, если судить по звукам изнутри. Огляделась. Странно, никого нет. Куда делись те, кого приводили раньше?
В кузницу меня поволокли первой, и там я поняла, почему не видела никого: кузница оказалась проходной: людей заводили в одну дверь, а выводили через другую.
Меня небрежно швырнули на пол перед не очень высокой наковальней. Кузнец равнодушно оглядел меня с ног до головы, привычным движением — сразу видно, делал все это неоднократно — ухватил меня за щиколотку и положил ногу на наковальню, поднял небольшую доску с нарезанными углублениями разного диаметра и приложил к ноге сначала одним углублением, потом вторым. М-да, все точно по науке, не на глаз. Он посмотрел на какую-то надпись рядом с углублением и повернулся к стене, где связками свисали кандалы разной толщины и длины. Пробежал по всему этому хозяйству взглядом и направился почти в самый конец, где висели кандалы с не очень большими размерами колец. Я заметила, что дальше были и еще меньше цепи, чем те, что он взял для меня. Совсем они тут озверели, что ли?
Кузнец все так же молча замкнул вокруг моей щиколотки стальную полосу, сунул руку в ящик, стоявший рядом, и достал клепку, два точных удара — и вот уже одну ногу прочно охватывает полоса металла. Еще два удара — и вторая нога тоже скована. Все? Оказалось, нет. Меня заставили встать на колени и положить на наковальню руки. Их тоже обмерили, принесли цепи нужного размера, и еще по два удара на каждую заклепку. Теперь все. Меня заставили встать и толчком направили к выходу.
Идти в цепях было очень… непривычно и неудобно. Собственно, пришлось учиться ходить заново, стараясь ставить ноги пошире, чтобы кольца на ногах не задевали друг друга. Меня поторопили еще одним тычком, и я чуть не упала, с трудом сохранив равновесие. Так, гремя цепями на руках и ногах, вышла на улицу. Не успела оглядеться, как меня заставили сесть на табурет, а один из надсмотрщиков обнажил мне плечо, еще один крепко ухватил за шею, чтобы не дергалась.
Я не дергалась, только смотрела вокруг. Видно, мое поведение оказалось очень нетипичным, поскольку эти двое, державшие меня, смотрели с явным недоумением. Никаких криков, просьб, слез.
А вот и эктипос. Лицо закутано платком, на голове широкополая шляпа, видны только глаза, да и то не разглядеть толком — в тени. Одежда свободная и удобная для путешествий, но также ничем не примечательная. Принял меры, чтобы опознать его было невозможно.
Наши взгляды встретились.
— Скажите, вас совесть не мучает? Вы по ночам хорошо спите?
Кажется, такое действительно было впервые. Надсмотрщики даже отпустили меня от неожиданности, но я не попыталась ни бежать, ни закрыть плечо. Эктипос вздрогнул.
— Таким, как вы, бродягам, нет места в обществе, — буркнул он. Голос хриплый: или человек слегка простужен, или раньше болел. Но вот чего я не ожидала, так это что он снизойдет до ответа. Растерялся, видно.
— Если вы считаете это правильным, почему прячете лицо? Стесняетесь своих добрых дел?
На этот раз эктипос отвечать не стал. Понял, что и первый ответ был ошибкой. Просто вытащил из мешка небольшой камешек и вставил его в ручку маленького жезла, который крутил в руке. Я сначала приняла его за печать… м-да, а ведь это она и есть, только магическая, а камень — артефакт. Вот интересно, а он знает, что печать передает и слепок ауры того, кто ее ставит? Любой маг сможет узнать, если понадобится, кто ее поставил. Можешь прятать лицо, но мне оно не нужно. Едва твоя штука прикоснется к моему плечу, и ты уже никогда не спрячешься от меня.
Тут мне пришла в голову другая мысль: ведь на человека нельзя ставить две печати, а на мне уже печать Интерфектов… Чуть не испугалась, но быстро сообразила, что сравнивать рабское клеймо и печать магического Дома глупо. Две печати нельзя ставить только потому, что каждая начинает изменять человека по той программе, что заложена в ней. А поскольку печати двух Домов имеют… гм… разные программы, то на человеке это сказывается далеко не лучшим образом. Рабское же клеймо обычный рисунок, только магический, со слепком ауры, чтобы клейменого можно было обнаружить на расстоянии.
Печать коснулась моего плеча, и я с трудом удержалась от крика. Не от боли, от неожиданности: похоже на то, будто ущипнул кто. Скосила глаза: на плече красовалось изображение двух колец, соединенных цепочкой. Да уж, символичней некуда.
Я поправила рубашку и встала, глянула на эктипоса. Хотела сказать что-то типа «я все равно найду тебя» или «тебе все равно не спрятаться», но быстро сообразила, как это глупо будет выглядеть.
Меня подтолкнули к другим невольникам, уже заклейменным и теперь сидящим под большим дубом под присмотром пары солдат. Кажется, здесь даже больше людей, чем поймали. Видно, и рабов из каравана привели, непонятно по какому признаку отобранных. Я просеменила к ним и села рядом с невысоким пожилым мужчиной с грустными глазами. Он смотрел куда-то вдаль, ни на что не обращая внимания, но когда я села рядом, обернулся и оглядел с головы до ног.
— Позволь.
— Что?
Он вдруг взял меня за руку, а потом резко дернул за рукав, отрывая его от рубашки.
— Эй…
— Поверь мне, — тихонько проговорил он. Я глянула на него, на его чуть жалостливую улыбку и не стала дергаться, когда он поднял острый камешек и резким движением распорол рукав, снимая его у меня с руки, а потом еще раз разорвал его вдоль на две полосы. То же самое проделал и с другим рукавом.
Я покосилась на солдат, но те оставались безучастными, словно их это не касалось. А мужчина тем временем взял одну полосу, нагнулся к моей ноге и стал аккуратно обматывать ткань вокруг кольца кандалов, делая своеобразную подушку между металлом и щиколоткой. Только сейчас я заметила, что многие рабы сделали точно так же.
— Поверь мне, — тихонько проговорил он, продолжая работу, — без рукавов на рубашке тебе будет намного удобнее, чем без этого.
Возможно… только вот рабское клеймо теперь видно всем, но, кажется, этот человек знает, что делает. А клеймо… его все равно не спрячешь, есть рукава или нет.
Замотав одним рукавом кольцо, он перешел ко второму. Как раз в этот момент из кузницы выволокли сопротивляющегося из всех сил Паука. Хотя как сопротивляющегося? Надсмотрщик даже не морщился, просто тащил его за собой, мало обращая внимания на все попытки мальчишки вырваться. Толкнул на табурет. И вот тут Паук, увидев клеймо в руках эктипоса, завыл, задергался. Кажется, даже на колени попытался упасть. Ни на его крики, ни на мольбу не обратили внимания. Несколько секунд — и еще одним рабом стало больше. Воющего мальчишку приволокли к нам и бросили под дерево. Из рабов не шевельнулся никто. Я посмотрела на заканчивающего работу мужчину, покачала ногой, где кольцо уже было обмотано тряпкой.
— У вас большой опыт, я смотрю.
— Я уже десять лет как раб, — голос тихий и спокойный. Ага, я права, тут не только свежепойманные.
И что на это ответить? Ничего. Дождалась, когда он закончит со второй ногой, я поблагодарила его и подошла к Пауку, села перед ним и обняла. Его всхлипы постепенно затихли, и он успокоился.
— Обещаю, мы что-нибудь придумаем, — прошептала я ему. — Мы не останемся рабами.
Не помню, что там еще говорила. Успокаивала, даже что-то напела. Могла бы вспомнить, если бы захотела, но не буду, не уверена, что хочу вспоминать ту чушь, что наплела ему.
— Оптимист, как всегда, — наконец услышала я тихий голос друга. Друга? Давно ли? — И хватит обниматься, как девчонка, ей-богу.
«Ой, дурак!» — хотелось крикнуть. Какой же дурак! Вовремя язык прикусила. Отодвинулась и
