любовался просто порой на то, как носится со зверятами и ветерками вперегонки по бескрайним залам ледяного дворца его внученька Снегурочка. А то вечером каким выдумает Дед Мороз науку: поймает Снегурочку себе, зверят её тоже рассадит в круг и читает им большую книгу сказок Волшебной Зимы. Попритихнут зверята, Снегурочка на коленках умостится, прижмётся к дедушке, мешая книгу держать, и слушают тогда сказки до поздней ночи. Как снег под валенками Дедушки Мороза поскрипывают страницы книги, когда переворачивает он их, а и книга-то не простая: не бывает того, чтобы сказки в ней одинаковые были, каждый раз сказки другие и новые. Дед Мороз и сам дивился на книгу ту, до чего диковинные сказки сочиняла волшебница Зима! Дивился, да зачитывался, и со Снегурочкой, и со зверятами её. Так бывало уже, и волчата спят, и песята спят, и совята глазами хлопают. А всё говорит сказку им Дед Мороз – пусть себе, и во сне ведь у малышей сказка быть должна. А как Снегурочка уже совсем уснёт, так что примет полу дедушкиного кафтана за Умку маленького и начнёт прижимать к себе – вот тогда Дед Мороз книгу сказок Волшебной Зимы откладывал, брал в охапку Снегурочку, прибавлял к ней Умку её, уснувшего уже тут же рядышком, и всех отправлял спать по правилам: кого куда. Снегурочку в снежно-пушистую постельку; Умку к Снегурочке; волчат и песят по норкам их, под родительский мягкий бок; а совят высоко к потолку – там дежурить и ждать, когда вернётся из ночного полёта мама-сова.
Новый год
И по всему дворцу ветерок северный носил Снегурочку с её малышами зверятами. Только в большую комнату Дедушки Мороза дверь всегда обходилась. То ли оттого, что закрыта она была на волшебный манер, то ли оттого, что как-то и не думалось Снегурочке почему-то в её сторону никогда. Странно, конечно, ведь ни одна другая дверь от внимания этого ветра с лазурными глазками ни за что уйти не могла… Но вот так.
А мама Белая Метелица, как залетала в гости к Дедушке Морозу, так бывала и в его большой комнате. Но двери же закрывали плотно-преплотно, Снегурочка привыкла давно и не любопытствовала понапрасну, хотя сама даже не знала и почему.
Но на тот раз получилось так, что мама Белая Метелица спешила очень с порога и дверь то ли не прикрылась плотно, то ли и позабылась вовсе. А Умка ведь он такой – он не разбирал стен и дверей. На что с напрыг-скока своего налетал, то и не стой на пути! С ним Снегурочка два раза в сугробах была, что под окнами ледяного дворца, словно подушки, Дед Морозом были уложены. Подушки снежные пушистые, мягкие, но огромные вот только такие, что из них выбираться до вечера приходилось Снегурочке с Умкою. Вот так и не заметилась дверь не прикрытая, как следовало бы. Снегурочка держала за уши же, и тянула уже назад мишука, и он тормозил на ледяном полу – только всё понапрасну! Как раз приехали и остановились ровнёхонько посереди неведомой той залы-комнаты Дедушки Мороза.
Остановились, и стали у Снегурочки глазки её голубые чуть не с чайное блюдце величиной: сидит мама Белая Метелица у Дедушки Мороза на коленках, будто Дедушка Мороз ей книжку сказочную собрался читать, обняла его за шею и прячется, а не видит сама, что уж поднимает её на сосульке большой, хорошей, прозрачной, какую Снегурочка и не видела никогда… И попадает эта сосулька как раз туда, где у Снегурочки ледышка живёт, а у мамы Белой Метелицы и не ледышка там вовсе, а снежинка кудрявая, вся в витках снежно-белого серебра… Как завороженная сошла с Умки Снегурочка и приблизилась к маме с дедушкой… Видит – скрывается сосулька прямо в серёдочке у снежинки, да, побыв там, снова рвётся на волю… И такой у сосульки чарующий вид, да такая крепкая стать, что Снегурочка взяла ладошкой её своей ледяной, сжала в силу и вырвала из объятий снежинки маминой, тем маму и освободив…
Потянулась освобождённая мама Белая Метелица на коленках Дедушки Мороза, улыбнулась Снегурочке и поцеловала в плечо Деда Мороза. Рассмеялся Дедушка Мороз:
– Это ж как ты здесь, удалая наездница, оказаться сумела? Дверь закрыта была…
– Нет, дедушка, не закрыта… – вздохнула Снегурочка, всё ещё сдерживая рвущуюся из рук волшебную сосульку, и опустила глаза: – А мы с Умкой не знали, что не закрыта. Мы – ехали…
И тут вдруг Снегурочка увидела, что на волшебной сосульке распустился, словно сиреневого льда огранён-аметист. Сияющий гладкими гранями он и был, оказывается, источником всего чарующего обаяния ледяной необычной той палочки. Снегурочка не могла глаз отвести от пылающего холодным огнём аметиста и боялась выпустить из рук сосульку-красавицу, чтоб она не разбилась упав.
Мама Белая Метелица, перекинув белую ногу, встала и погладила Снегурочку по головке, тихонько шепнув: «Не упадёт!..» А сосулька вдруг оказалась дедушкиной. Она росла из белого сугроба пушистых волос и сначала Снегурочка подумала, что хитрая палочка также забралась и к Дедушке Морозу, как она забиралась к маме в снежинку. Снегурочка попробовала вытащить сосульку, но не смогла… Только Дедушка Мороз засмеялся сильней:
– Это, внученька, посошок мой волшебный! Отдать совсем его не могу! Даже тебе! Разве что подержать вот…
Снегурочка, наконец, расцепила сжатые пальчики, и волшебный посошок закачался в морозном воздухе чуть подрагивая. А Снегурочка подняла с вопросом кристаллы глазок своих:
– Дедушка, ты маму хотел превратить? А во что?
Дед Мороз усмехнулся в усы такой внучкиной догадливости, почесал призадумавшись в голове и говорит:
– А что ж, пожалуй! И верно – хотел. Хотел, внученька, птицей сделать её, маму твою. А какой – не упомню уже. Красивой и белой, как снег. Пусть летит!
– Как же, дедушка? – испугалась Снегурочка и к маме Белой Метелице вся подалась и прильнула. Мама же всё стояла рядом и гладила её ласково по голове. – Полетит-улетит, а как мы?!
– Мама не улетит! Никогда, – сказал дедушка уверенно. – Даже птицею. А к тому же я дал бы ей полетать, да налетаться вволю и обратно бы превратил в Метелицу Белую! А летать маме славно должно… Да ты спроси у неё!
Снегурочка посмотрела в улыбающиеся мамины глаза. Мама кивнула и, наклонившись, поцеловала Снегурочку в носик:
– Птицей или ветром лететь… позабудешь всё… и на свете, что родилась!..
Снегурочка взглянула на волшебный посошок и подняла глазки к дедушке:
– Дедушка, я тоже хочу полететь, преврати меня птицею!
– Да какая же из тебя птица-лётчица! – с сомнением покачал Дед Мороз головой и посмотрел на маму Белую Метелицу, будто просил подтвердить.
– Симпатичная, милая, маленькая только… – подтвердила мама Белая Метелица как-то наоборот, словно и не подтверждала, а баловалась.
Она присела рядом со своей ненаглядной Снегурочкой, обняла за хрупкие ледяные плечики и спросила:
– А не забоишься летать?
– Что ты, мамочка! Я летала уже с Умкой. Два раза! Только не далеко. Из окна…
Рассмеялись Дедушка Мороз, мама Белая Метелица и Умка, так и севший на задние лапы посреди ледяных покоев.
– Ну, хорошо! – согласился Дед Мороз. – Только давай уж мы с тобой маму сначала всё ж отпустим в полёт. Она, как-никак, ведь собралась почти, когда вы прискакали, словно шальной ветерок!
Улыбнулась мама Белая Метелица, переступила через Дедушку Мороза и вновь пропустила к себе волшебный посошок, лишь на этот раз повернулась к доченьке своей Снегурочке, чтобы видеть её полыхающие Северным сиянием голубые глаза.
А Снегурочка во все свои ледяные озёрки смотрела на маму Белую Метелицу, туда, где у мамы скрылся искристым сиреневым камушком своим ледяной посошок. Бархатная снежинка мамина как раздвинулась, пропуская в себя посошок, так и осталась теперь тонким колечком на нём. Колечко скользило в странном танце по посошку: то медленно, словно нехотя, подымалось и также плавно соскальзывало вниз,
