осв?щенное теперь ясной зарей, вдругъ будто само отв?тило ему… Теперь только зам?тилъ онъ странное, новое, досел? имъ не виданное у нея выраженіе, которое, казалось, легло р?зкою печатью на вс? черты ея чудно красиваго лица, — выраженіе восторженнаго утомленія…
— Только то и дорого, и хорошо, что «почти невозможно», съ разстановкой и вразумительно выговорила она и быстро прыгнула въ поданную карету… Покуда лакеи становились на запятки, она высунулась въ окно къ юнош? и вскрикнула, см?ясь звонкимъ и счастливымъ см?хомъ:
— A по небеснымъ св?тиламъ ходить — гр?хъ!!.
XXXVIII
Въ дом? гетмана Разумовскаго никто не ложился въ эту ночь. Все было на ногахъ и вс? лица были смущены и встревожены.
Въ десять часовъ утра не спавшій гетманъ по?халъ къ принцу, а отъ него черезъ часъ былъ уже въ канцеляріи, гд? Гудовичъ и Нарышкинъ разбирали д?ла, перешедшія къ нимъ изъ уничтоженной тайной канцеляріи. «Слово и д?ло» не существовало и не повторялось уже три м?сяца. Теперь донощикъ говорилъ: «им?ю за собой важность» и его вели къ л?нивому Гудовичу и остряку Нарышкину.
Французъ, каменьщикъ Валуа, былъ уже допрошенъ и поставленъ, по просьб? прі?хавшаго гетмана, на очную ставку съ Тепловымъ.
И ничто не подтвердилось. Все оказалось выдумкой и клеветой. Подтвердилось только многими свид?телями, что Тепловъ за три дни передъ т?мъ з?ло шибко побилъ Валуа за ухаживаніе и приставаніе къ его, Теплова, возлюбленной, живущей на Васильевскомъ остров?.
— Ну, извините, Григорій Николаевичъ! сказалъ, см?ясь, Гудовичъ. — Натерп?лись страху, небось. Что д?лать! Ну, а ты, прохвостъ, теперь улетишь далеко. Я изъ-за тебя ночь не спалъ!
— Если бъ вы мн? вчера сказали имя донощика, глухо и озлобленно выговорилъ Тепловъ, — то я бы самъ догадался, въ чемъ д?ло…
Около полудня Тепловъ былъ освобожденъ по приказу государя и по?халъ домой. Лицо его было черн?е ночи.
Черезъ часъ явился къ нему Перфильевъ и передалъ отъ государя записку, собственноручно написанную. Въ ней было;
«Григорій Николаевичъ. Не серчай! Зачту!..»
И много народа перебывало у Теплова за весь день, Онъ не принималъ никого и сид?лъ, задумавшись, въ кабинет?.
Не бол?е, какъ черезъ часа четыре посл? Перфильева, къ нему явился Григорій Орловъ.
Тепловъ былъ изумленъ этимъ визитомъ буяна-гвардейца, съ которымъ онъ не им?лъ ничего общаго и который за всю зиму раза три всего былъ у него въ гостяхъ. Онъ тоже не захот?лъ, конечно, его принимать, но Орловъ уперся и насильно, яко бы по д?лу, вл?зъ къ нему.
Черезъ н?сколько минутъ Тепловъ былъ озадаченъ откровенной р?чью гвардейца. Онъ считалъ его трактирнымъ буяномъ и шалуномъ, думающимъ только о попойкахъ, женщинахъ и картахъ, а тутъ, передъ нимъ, оказался вдругъ совс?мъ иной челов?къ.
Но и Орловъ, въ свою очереди былъ не мало удивленъ. Онъ думалъ, что ему придется разжигать Теплова насм?шками и шутками, которыя будто бы ходили объ немъ въ город?, что ему придется уб?дить Теплова считать себя оскорбленнымъ. А, между т?мъ, это оказался напрасный трудъ. Когда Орловъ вошелъ въ горницу, то нашелъ Теплова ходящимъ быстрыми шагами изъ угла въ уголъ. Лицо его было сильно взволновано. Посл? первыхъ же словъ Орлова, Тепловъ еще бол?е изм?нился въ лиц? и губы его затряслись. Онъ замахалъ руками, хот?лъ говорить и не могъ; зат?мъ, передохнувъ, онъ заговорилъ и Орловъ узналъ, что этого челов?ка нечего уговаривать и разжигать.
Тепловъ былъ, д?йствительно, вн? себя отъ случившагося съ нимъ позора. Челов?къ — въ высшей степени самолюбивый и даже мелочнаго самолюбія, сановникъ изъ самыхъ св?жеиспеченныхъ дворянъ, да вдобавокъ еще не изъ т?хъ гренадеръ, которые взводили цесаревну на престолъ, а изъ т?хъ, которые справляли еще очень недавно всякія лакейскія домашнія услуги.
Орловъ увидалъ ясно, что незач?мъ скрываться отъ Теплова, что пожилой и умный сановникъ на столько глубоко оскорбленъ арестомъ, что никогда его не проститъ.
— Нельзя, нельзя, нельзя… шепталъ Тепловъ, ходя изъ угла въ уголъ. — Такъ не поступаютъ! Ошиблись? Такъ не ошибайся, прежде осмотрись!
Давъ высказаться Теплову, осыпать все и вс?хъ бранью, произнести н?сколько такихъ угрозъ, которыя было бы даже опасно такъ громко произносить при малознакомомъ ему челов?к?,- Орловъ заговорилъ въ свою очередь искренно и закончилъ бес?ду словами:
— И такъ, Григорій Николаевичъ, теперь понимаете, почему я съ вамъ прі?халъ? Насъ народу не мало, но сидимъ мы, у моря погоды ждемъ! Какъ быть, что д?лать — не знаемъ. И покуда, только набираемъ и набираемъ народъ. Я и братъ, какъ только заслышимъ, что кого одолжили, погладили, подарили, вотъ какъ васъ теперь этимъ арестомъ, мы ?демъ, знакомимся и зовемъ къ себ?. A тамъ, дальше, что Богъ дастъ! Прі?зжайте къ намъ и найдете препорядочную кучку молодцовъ, которымъ нын?шніе порядки не въ моготу. Заправилы у насъ н?тъ. Коли угодно, можете взять команду! Приказывайте и распоряжайтесь, слушаться и повиноваться будемъ сл?по, если только увидимъ, что попали въ руки настоящаго опытнаго заправилы. Угодно вамъ или н?тъ?
Тепловъ, видимо смущенный, пристально гляд?лъ въ глаза Орлова, какъ бы колеблясь.
— Григорій Николаевичъ, горячо и простодушно воскликнулъ Орловъ:- да вы боитесь, опасаетесь меня! Поймите, вы, умн?йшій въ Питер? челов?къ, и не можете отличить правды отъ кривды. Посудите, могу ли я лгать и притворяться. Разв? я хитрю, разв? я не наговорилъ вамъ сейчасъ такихъ словъ, за которыя вы можете меня черезъ часъ выдать съ головой и меня прикажутъ схватить и сослать въ Пелымь. А когда челов?къ отдается такъ головой въ руки, нешто можно ему не в?рить? Я вамъ предлагаю быть у насъ, перезнакомиться со вс?ми нашими пріятелями. Я иду и на то, что вы на другой же день можете быть хоть фельдмаршаломъ. Стоитъ вамъ только вс?хъ насъ назвать и выдать. Только одно, прибавлю, тотъ кто это сд?лаетъ, конечно, двухъ дней головы не сноситъ. Какой-нибудь изъ насъ да останется, чтобы ему горло перер?зать.
Посл?днія слова Орловъ произнесъ такимъ голосомъ, по которому видно было, что этотъ вопросъ о предател? давно р?шенъ въ кружк?.
Тепловъ задумчиво молчалъ н?сколько минутъ, не зная, что отв?тить. Но вдругъ, снова вспомнилъ онъ ужъ въ сотый разъ, какъ его въ мундир?, во вс?хъ орденахъ, выходящаго изъ маскарада посланника садиться въ карету, схватили два кирасира… изорвали платье… поволокли на извощичьи сани. Снова вся кровь хлынула въ сердце и ударила въ голову, зарумянила лицо самолюбца, и подъ этимъ наплывомъ гн?ва и горечи онъ выговорилъ вслухъ:
— Н?тъ, нельзя, нельзя! Никогда не прощу! Н?тъ, такого д?ла не прощаютъ!
— В?стимо не прощаютъ, проговорилъ Орловъ.
Тепловъ протянулъ ему руку и выговорилъ твердо и р?зко:
— Да, я съ вами. Лишь бы только васъ было больше, да не дураки, да не болтуны. A остальное все само приложится! Не даромъ я правилъ при гетман? ц?лой страной, ц?лой Хохландіей, чтобы не управить вами. Да, у тебя губа не дура, Григорій Григорьевичъ, что ты вл?зъ ко мн? нын? силкомъ. Скажи своимъ, что вы такого челов?ка теперь залучили къ себ?, который заставитъ васъ д?йствовать какъ по писанному и разыгрывать все, какъ по нотамъ. Когда у васъ сходка?
— Да мы всякое утро собираемся, а иногда и вечеромъ. Иногда ночь сидимъ. Запремся и будто въ карты дуемся, а сами толкуемъ.
— Только толкуете?
— Да.
— Ну завтра же утромъ я буду у васъ. Словъ мало, надо и д?ло! Ну, голубчики! произнесъ вдругъ Тепловъ, какъ бы обращаясь къ какимъ-то невидимкамъ, стоящимъ передъ нимъ въ горниц?. — Обзавелись вы теперь благопріятелемъ въ особ? Григорія Теплова!..
