по голове, Агриппина раскрыла тело перед мечом центуриона и сказала: «Вонзай сюда, откуда я породила его!».
…Мучимый совестью, он уехал сюда, в Неаполь, откуда послал сенату составленное Сенекой письмо, в котором говорилось, что Агриппина организовала заговор, чтобы убить его, и когда покушение не удалось, лишила себя жизни. Выслушав это письмо, сенат постановил, что во всех храмах должно быть принесено благодарение богам за спасение императора.
И вот, наконец, последовали исполненные преданности ему послания из провинций.
Теперь можно было и возвращаться в Рим…
Уже не задерживаясь больше, император дочитал послание до конца и с ласковой улыбкой попросил Ахилла передать его благодарность жителям Синопы и всего Понта за благонадежность и горячую любовь к своему цезарю.
— Благодарю!.. Благодарим!.. Обязательно передам! — сбивчиво пообещал Ахилл и, волнуясь еще больше, добавил: — У меня к тебе есть и личная просьба, цезарь!
— Ты что?! — тут же обжег его негодующий шепот номенклатора. — Немедленно убирайся отсюда! Или ты не знаешь, что цезарь, даже в урочное время получив жалобу, отвечает на нее только на следующий день, и исключительно в письменном виде!..
Ахилл, видя перед собой вопрошающие глаза Нерона, понимал, что у него, а значит, и у отца, есть шанс сейчас, немедленно, решить это дело, но слова номенклатора, выхваченный боковым взором сенатор Мурена, который всем своим видом говорил: «Ты что, с ума сошел?!» — заставили его, низко кланяясь, отойти назад. За ближайшую свиту… за преторианцев… за толпу сенаторов и всадников. Тем более что к императору подошел консул и с деловым видом начал что-то почтительно предлагать ему.
— Цезарь, а не пора ли нам возобновить закон об оскорблении императорского величества?.. Это даст казне немалый доход… — услышал Ахилл голос консула и ответ Нерона:
— Да-да, ты прав! Это хорошо и главное вовремя придумано! Будем действовать так, чтобы ни у кого ничего не осталось! А что мне нужно, ты знаешь сам!
Пока Ахилл приходил в себя, консул закончил свой разговор с императором и направился к сенатору Мурене.
И снова Ахилл оказался невольным свидетелем чужой беседы.
— Цезарь остался доволен твоим предложением! — говорил сенатору консул.
— Моим? — недоверчиво уточнил тот.
— Ну, нашим! Да, я так и сказал ему — нашим! Теперь нам нужны честолюбивые, жадные, смелые и неглупые люди! Отыщи их! И, коль уж заварил эту кашу, помоги мне расхлебать ее!
— Да где же я так сразу найду их тебе? — вслух удивился Мурена. — Жадных и честолюбивых — хоть пруд пруди. Но, чтобы они были к тому же неглупыми… да еще и смелыми!.. Можно сказать, даже отчаянными… и — преданными нам во всем…
Он с презрительной усмешкой осмотрелся по сторонам и вдруг натолкнулся взглядом на Ахилла.
— А-а, ты еще здесь? Это хорошо, это очень хорошо, мой… мальчик! Ты можешь пригодиться мне и в третий раз! Как только вернемся в Рим, немедленно приходи ко мне!
— А что, цезарь скоро отправляется туда?
— Уже отправляется! — оборвал его Мурена, показывая на вставшего с ложа Нерона и людей, идущих к разукрашенным золотом и драгоценными камнями повозкам и каретам.
Прошло совсем немного времени.
И тысяча мулов тронулась в путь.
Даже копыта этих животных были подкованы серебряными гвоздями…
***
...Грязные копыта старого мула, навьюченного дорожными сумами, месили раскисшую от дождей землю Фракии.
— Да, это не Виа Аппиа — Царица Дорог! — хрипло дыша, ворчал Янус. — Там, — мечтательно щурился он, — от Рима до самой Капуи ни тебе кочек, ни рытвин — едешь, как по бронзовому
