Апостол, как и любой другой живой человек — тем более уже в пожилом возрасте — часто уставал.
И поэтому короткие привалы были обычным явлением.
Но зато вечером беседы у костра продолжались далеко за полночь…
Как правило, Юний с Янусом предпочитали останавливаться где-нибудь в стороне.
Лучше всего — в деревенских жилищах.
Где было удобнее и сытнее.
Но однажды Юний неожиданно заявил:
— А знаешь, пойду-ка я к ним!
— С чего бы это вдруг? — не понял Янус.
— Да так... спать не хочется! — зевая, ответил Юний.
Спать он как раз хотел, причем так, как никогда в жизни.
Но сам до конца не понимал, что это с ним.
Он подошел к костру как раз в тот момент, когда апостол, в который уже раз начал пересказывать то, что говорил Иисус Христос во время Своей Нагорной проповеди.
И — удивительное дело!
Спать Юнию почему-то сразу же расхотелось…
Подперев щеку ладонью, он лежал на боку, слушал и невидящим взглядом видел бездонный костер и искры... бездонное небо и — звезды... звезды... звезды...
***
...Те же звезды, только через отверстие в потолке атрия роскошного дворца Мурены, видел и Ахилл.
Он возлежал на ложе напротив сенатора Мурены.
На столике перед ним были разные виды вин и фрукты.
Еще два ложа застланы для возможных гостей.
Мурена движением бровей приказал наполнившему кубки рабу удалиться и вопросительно взглянул на неохотно оторвавшего взор от неба синопца.
— Ну? — не дождавшись, что Ахилл начнет разговор первым, сделал он нетерпеливое движение пальцами.
Ахилл вздохнул и неопределенно пожал плечами.
Глаза сенатора начали нехорошо суживаться:
— Третий раз ты приходишь ко мне без ясного и точного ответа на мое предложение! Я тебя предупреждал, что этот день будет последним?
— Да...
— И что же?
Ахилл поднял глаза на сенатора и тут же отвел их: вцепившийся пальцами в ковер на ложе Мурена в этот раз как никогда соответствовал своему имени. Казалось, он готов был броситься на него, словно хищная рыба...
— Я не могу! — наконец выдавил из себя Ахилл и с жаром принялся объяснять: — Не сумею... Доносить на людей — нет-нет, это не по мне!
— А что по тебе? — насмешливо осведомился сенатор. — Жить в нищете?.. Молчи! Из такого рабства, в которое попал твой отец, не возвращаются! Так что же — жить в своей жалкой синопской лачуге, мечтая, без всякой надежды, не то что о сенаторской, но даже
