о всаднической тунике? А я предлагаю тебе, нет — Римское право предлагает: четвертую часть состояния тех, которых ты обвинишь в нарушении закона об оскорблении императорского величества! Это же сотни тысяч сестерциев, дворцы, загородные виллы, рабы, всадническое кольцо, наконец!
— Мне его уже предлагали, не так давно... — одними губами усмехнулся Ахилл.
— Кто?!
— Да так, один оракул...
— Вот видишь, даже оракул предначертал тебе такую судьбу, а ты гневишь богов! Ну, соглашайся!
— Я бы и рад, но... Это же низко, подло!..
— Да. Подло. И низко, — неожиданно согласился Мурена. — Но, — поднимая кубок, на котором выгравирована волчица, вскормившая Ромула и Рема, добавил: — это смотря с какой стороны поглядеть! Возьмем, к примеру, волков! Скажи мне: угонится ли волк за крепким, здоровым зверем?
— Не думаю!.. — отрицательно покачал головой Ахилл.
— И думать нечего: нет! А догонит, так не возьмет! А за больным и слабым? То-то! Вот он, корень проблемы. Вроде бы гнусная тварь этот волк, но благодаря ему зараза не поползет по лесу. И слабые звери не народят подобного себе хилого потомства! И боятся его все! И сыт он всегда! Понял, к чему я клоню? А если прибавить к этому заботу о благе отечества...
— Да, но...
— Никаких 'но'! Если не хочешь быть волком, станешь жертвой!
— Что ты хочешь этим сказать? — вздрогнул, почувствовав в словах сенатора нескрываемую угрозу, Ахилл.
— Всего лишь то, что тогда я вызову городских стражников, которые, как ты, наверное, заметил, дежурят у моего дворца, и... — сенатор допил до дна кубок и, закусив вино виноградиной, докончил: — обвиню тебя самого в оскорблении императорского величества!
— Но я всегда защищал все римское и, клянусь Юпитером, никогда не оскорблял величества римского народа... — с волнением в голосе, протестующе приподнялся с ложа Ахилл.
— А твои слова о Божественном Августе у Византия, помнишь? Когда ты возмутился, что он нарушил слово, данное двадцати тысячам рабов в Сицилийской войне! Мало? Так я велю разыскать одного небезызвестного тебе менялу, и тот подтвердит, что ты назвал рожей портрет ныне здравствующего цезаря. Впрочем, — поджимая губы, остановил сам себя Мурена, — достаточно и первого, чтобы удавка палача или Тарпейская скала навсегда освободили тебя от нищеты и бесполезных мечтаний... Всё, Ахилл! Хайре, то есть прощай, как говаривали твои предки-эллины...
Сенатор потянулся к веревочке на стене, чтобы вызвать слугу.
— Погоди! — вскочил с ложа Ахилл. — Стой!..
— Ты что-то хочешь сказать еще? Что именно? — лениво поинтересовался у него Мурена.
— Только то, что «хайре» у греков означает не только «прощай», но и «здравствуй»... — опуская голову, пробормотал Ахилл.
— Стало быть, ты принимаешь мое предложение?
— Да...
— Что?
— Да! Да. Да...
— Прекрасно, мой мальчик! Я рад за тебя. А теперь слушай меня внимательно! — снова сделался похожим на готовую к броску хищную рыбу Мурена. — Через час... — Он посмотрел на водяные часы-клепсидру и поправился: — Нет, уже через три четверти часа, сюда придут двое. Сенатор и всадник. Это мои давние друзья-кредиторы. Но не о том речь. Оба они богаты, имеют приличные дома, кареты, рабов... Словом, один из них — твой!
— И что я должен делать?
— Ничего особенного. Только слушать и запоминать. А в нужный момент сказать, что такой-то произнес слова, оскорбляющие величество нынешнего императора, а значит, и римского
