Проезжая в Афины через небольшой город, они увидели, что вся его главная площадь запружена народом.
Посередине площади высился большой крест, к которому был привязан человек.
— Проклятье! Скорее сворачивай, поедем улицами! — скомандовал вознице Мурена, но Ахилл, всмотревшись в распятого, неожиданно попросил остановить повозку, сошел с нее и неверными шагами направился прямо к кресту.
— Куда ты? Опаздываем! Вернись! — закричал ему Мурена, но Ахилл словно не слышал его.
— Что здесь происходит? — спросил он, и жители, видя сенатора, почтительно расступаясь, жалуясь, принялись объяснять:
— Правитель нашего города приказал распять этого Божьего человека. Мы хотим снять его с креста, но он сам просит не делать этого и уже второй день говорит нам о своем Боге!..
Ахилл, пообещав немедленно разобраться, прошел дальше и тут …увидел на кресте того самого Апостола. А рядом — Элию с ребенком, Мания, Постума и… своего отца!
Лакон тоже узнал сына и бросился обнимать его.
— Ну что, Ахилл, — послышалось сверху.
Ахилл поднял голову и понял, что апостол обращается к нему:
— Теперь ты готов идти со мною к Отцу?
Ахилл с недоумением взглянул на своего родного отца, потом на апостола и, наконец, понял:
— Так вот к какому Отцу ты тогда предлагал мне пойти?
— Идем с нами, Ахилл! — слышал он близкие голоса Элии, Лакона, Мания, Постума.
— Ахилл! Ахилл! — доносился издалека негодующий крик Мурены. — Скорее! Опаздываем!..
Мурена, поднявшись на подножку кареты, красноречивым жестом — ударяя себя ребром ладони по горлу — показывал, что с ними будет, если они опоздают к цезарю.
Ахилл невидяще посмотрел на него, затем на Элию, на отца, на Мания, наконец, на апостола, и неожиданно для самого себя махнул рукой Мурене: «Поезжай, мол, теперь один!»
Сенатор вне себя от ярости захлопнул дверцу. Все его труды, все блестящие планы срывались. Да, Ахилл нужен ему был сейчас, как никогда. Но… жизнь была дороже! Карета, срываясь с места, быстро исчезла за ближайшим поворотом.
И тут, расталкивая всех, к кресту подбежали двое.
— Где? Где тут апостол? — кричали они.
— Сизиф? — ахнул, узнавая одного из них, Ахилл и, посмотрев на другого, сдвинул брови: — И ты… Янус?
— Капитан Сизиф! — с улыбкой поправил его Сизиф, а Янус, затравленно оглядываясь на Ахилла, быстро, чтобы успеть сказать все, прокричал:
— Учитель! Прости… Я все понял. И — каюсь! У меня нет времени, чтобы рассказать то, что было со мной после Неаполя и особенно после Синопы. Но я словно прозрел и прошу — прости, прости!.. И вы все, если только можно, простите меня! И тогда я…
— Прощаем, прощаем, как и Господь прощает нас, — послышались голоса, которые перекрывал отчаянный крик Ахилла. — Кого? Его?! Негодяй! Мерзавец!..
Он подбежал к Янусу и вонзил ему в грудь кинжал.
— Прости и ты… — умоляюще посмотрел на него Янус, сползая к его ногам, и, видя хмурый кивок Ахилла, закончил: — Учитель, ради Христа, крести меня. Хотя бы в этой моей крови…
Местные жители из страха перед сенатором молча унесли тело убитого.
