Первая: такого не может быть никогда. Вторая: в этом что-то есть. И третья: так было всегда!
— Да, — согласился Владимир Всеволодович. — Но всему есть предел, положенный для человека Богом. Поэтому вечный двигатель, несмотря на все попытки, так и не изобретен. Но дело даже не в этом. И не в том, что с этической точки зрения такой прибор просто неприемлем! Мыслить может только разумная душа. Ты что — хочешь возомнить себя богом и создать такую душу?! То есть, поработать в том, где могут помочь только темные силы?..
— Зачем? — даже испугался никак не ожидавший такого поворота Стас. — Я только хочу считывать свои мысли.
— А другие — захотят знать чужие! Об этом ты хоть подумал?
— Нет…
— А надо бы! — упрекнул всегда деликатный академик. — Ну зачем тебе это все нужно?
— Как это зачем? Чтобы стать, наконец, писателем. Ну, и это потом, как минимум, Нобелевская премия, всемирная известность.
«Чтоб Ленка знала, кого потеряла!» — мысленно добавил он то, что было, пожалуй, еще главнее.
Но, к счастью, у Владимира Всеволодовича не было мыслефона, и он не мог узнать этого.
Поэтому только со вздохом покачал головой:
— Ох, уж это тщеславие… тщеславие…
И вдруг хитро посмотрел на Стаса:
— А знаешь, что мне помогло однажды избавиться от него раз и навсегда?
Не дожидаясь ответа, он взял со своего письменного стола, над которым висел портрет Насти, тонкую, очень острую полоску из камня, похожую на лезвие ножа, только без рукоятки, и протянул Стасу.
— Что это? — тоном экзаменатора спросил он.
— Ножевидная пластинка. Мезолит либо ранний неолит. Возраст не менее семи-восьми тысяч лет. Место находки, судя по материалу и обработке — район Оки, — уверенно ответил Стас, которому встречались подобные предметы, только гораздо худшего качества изготовления, во время раскопок неподалеку от Коломны.
— Правильно. Садись, пять! — одобрил Владимир Всеволодович и, когда тот сел на старинный резной стул, продолжил: — Ее подарил мне один мой знакомый, впрочем, и отчасти твой тоже. Не будем называть его имя. Хватит и того, что оно известно всему миру. Так вот, когда я одно время начал превозноситься и чаще подобающего говорить «я» да «я», он дал мне эту пластинку, рассказав, как она помогла избавиться ему от этого «я».
— Как? — заинтересовавшись, рывком подался вперед Стас.
— Осторожней! — предупредил Владимир Всеволодович. — Этот стул прослужил людям триста лет и послужит еще сто, а то и двести, если на нем так не будут вертеться!
И продолжил:
— Видишь, как искусно и гармонично сделана эта, казалось бы, простая пластинка. Во-первых, изящно. Во-вторых, необычайно красиво. И, в-третьих, максимально удобно для работы. Использована каждая природная выщерблинка или наоборот, выступ. Безусловно, изготовил ее гениальный мастер. И его имя наверняка гремело на всю округу. А как звали его, ты, случайно, не знаешь?
— Откуда? — с удивлением во все глаза уставился на академика Стас. — Да и разве это — возможно?!
— Вот и тот мой знакомый, а вслед за ним и я, подумали. Пройдет тысяча… пять… десять тысяч лет. Наконец, если даст Господь, миллион. И точно также и о нас, несмотря на всю нашу сегодняшнюю известность, никто не узнает. Так стоит ли, скажи мне, после этого хоть чем-то тщеславиться в этой жизни?
— Нет, — подумав, согласно кивнул Стас.
— Вот так и ты. Забудь об этом мыслефоне. Не уподобляйся тому, тоже наверняка талантливому, но мало что соображающему мастеру, который вместо того, чтобы сделать что-то
