доросший до крупной редьки'.
На Востоке говорят: 'Сколько ни говори 'халва, халва' - во рту слаще не станет'. Так и с
15. Культурный шок
Каждый иностранец, впервые приезжающий в Корею, как правило, переживает то, что называется 'культурный шок'. Об этом можно судить хотя бы по 'Колонке читателя' - ежедневной рубрике в 'Korea times', где люди разных национальностей негодуют, удивленно констатируют, советуют, размышляют, иронизируют по поводу непривычных для них реалий корейской жизни. Я всегда думала, что это очень умно - устроить такую колонку, чтобы приезжие люди могли не только поделиться опытом друг с другом, но и выпустить пар, раздражение, которое неизбежно накапливается при соприкосновении с тем, что непонятно, что не совпадает с традиционными оценками и представлениями, бытующими в их родной стране.
Я сама не раз писала в 'Korea Times', и всегда в подоплеке моих заметок лежало раздражение. Один раз это была заметка о возрасте - я удивлялась, почему меня в 38 лет все называют старой. В другой раз на написание в 'Колонку читателя' меня подвиг большой транспарант во дворе нашего общежития, где было написано: 'Только у красивых есть будущее'. Меня возмутил такой категорический отказ большинству людей и мне лично во всякой надежде на хорошее.
Один раз мне пришлось вступить в полемику с внештатным комментатором газеты, почтенным профессором Ким Бёнгуком, который выступил с большой статьей, где рассказал, что Сталин был 'приспешником Гитлера' и что 'мир от коричневой чумы в годы второй мировой войны спасли 10 тысяч храбрых американских парней, которые высадились в Нормандии 6 июня 1944 года'. Автор назвал это событие 'поворотным во второй мировой войне и всей истории человечества в XX веке'. Я - дочь и внучка ветеранов - не могла молчать. Я написала в газету возмущенное письмо, где рассказала о Пискаревском кладбище, где похоронены 800 тысяч мирных жителей, умерших от голода и лишений, о моем 18-летнем дяде, убитом под Сталинградом, о 30 миллионах погибших советских граждан, что составляет две трети населения современной Кореи.
Мое письмо напечатали, и в ответ на него Ким Бёнгук сделал некоторые уступки. 'Да,- признал он в своей второй статье. - Под Сталинградом была разбита миллионная группировка немецких войск и были взяты в плен маршал Паулюс и еще 23 немецких генерала, но это был 'поворотный момент в войне Советов против нацистов, а Европа при этом оставалась под пятой Гитлера'. Меня это не устроило. Обсудив ситуацию с коллегами-историками и с друзьями, я поняла, что мои аргументы никто не воспринимает. Слишком отличалось то, о чем я рассказывала, от того, что люди краем уха слышали или где-то читали. К тому же я нарушала этику, полемизируя с профессором, сама не будучи профессором. Тогда я обратилась за поддержкой к профессору - доктору исторических наук и своему однокурснику Сергею Волкову. Он быстро откликнулся на мой призыв краткой статьей. Не могу удержаться, чтобы не процитировать отрывок из нее:
'Я предполагаю, что приуменьшение на Западе роли советско-германского фронта проистекает из нежелания признать тот очевидный факт, что западные демократии смогли раздавить одного бандита, только прибегнув к помощи другого, с которым им пришлось заключить союз. Я хотел бы напомнить читателям, что на советско-германском фронте было дислоцировано в разное время войны от 190 до 270 немецких дивизий, в то время как англо-американские войска сражались против 9-15 дивизий в Северной Африке (1941-43), 7-26 дивизий в Италии (1943-45) и 56-75 дивизий в Западной Европе. Войска Сталина разбили 607 дивизий германского блока, в то время как войска союзников разбили 176 дивизий. На полях боев Германия потеряла 13,6 миллионов человек, и из них 10 миллионов - на восточном фронте, а также 75 процентов снаряжения.
Только учитывая эти цифры, можно понять, как союзники отдали Сталину всю Восточную Европу с Польшей, Венгрией, Чехословакией, Румынией, Югославией, Албанией и частью Германии и даже позволили ему расширить свои границы до таких районов, какие раньше никогда России не принадлежали (Восточная Пруссия). Вторжение в Нормандию было необходимо союзникам для того, чтобы не позволить Сталину захватить еще больше. Если бы западные страны промедлили с высадкой, война бы продлилась на 5-6 месяцев дольше, но коммунистические режимы были бы установлены везде - вплоть до Пиренеев'.
Через день после публикации статьи С. В. Волкова, мне принесли пакет. В нем оказалась книга с дарственной надписью: 'Т. Симбирцевой с искренним уважением от Ким Бёнгука'. Так элегантно мой оппонент признал свое поражение, и я была искренне рада своей победе, хотя и понимала, что по сути она бессмысленна. Было очевидно, что в Корее о России пока знают в основном только то, что 'там холодно, и поэтому пьют много водки'. Больше того. Против России существует предубеждение. Оно основывается на 'теории о российской угрозе Корее', существующей в историографии с конца прошлого века и пустившей в этой стране глубокие корни. Мои товарищи по учебе - аспиранты исторического факультета Сеульского национального университета - не раз говорили мне, что Россия кажется и всегда казалась корейцам устрашающей из-за своих невероятных размеров. Логика такова: 'Раз такая большая страна - значит, несомненно, желает захватить маленьких соседей или во всяком случае представляет угрозу'.
Этим предубеждением ловко пользовались политические соперники России - Англия, Япония, а затем и США. Об угрозе Корее со стороны России с 60-х годов прошлого века не писал только ленивый: и китайские дипломаты, и английские писатели, и американские врачи, и японские профессора. Все они опирались на мощный постамент: архивы и прессу Великобритании, которая с 60-х годов прошлого века видела в России своего главного соперника в борьбе за влияние в Азии. Поэтому очень легко можно представить себе, какого рода сообщения о России представлены в английских источниках, и какое мнение о ней распространяла издававшаяся в разных странах Азии английская пресса. После распада английской колониальной империи в 1945 г. в полку историографов-русофобов резко прибыло. К нему примкнули ученые бывших английских колоний.
От камня, брошенного когда-то меткой английской рукой, пошли круги, не затухающие и по сей день. Корея искренне верит в то, что напечатано в западной историографии и перепечатано с собственными дополнениями и поправками в историографии японской. Русские документы и литература в Корее почти не известны. Трудно сказать, в чем причина. В том, что слишком мало людей достаточно знают русский язык, чтобы переводить подобные материалы, или в том, что кому-то не хочется, чтобы эти материалы были опубликованы?
Со времени, когда я писала письма о Сталине и второй мировой войне в 'Korea Times' прошло четыре года. Справилась ли я с культурным шоком, который возник у меня, когда я познакомилась с 'теорией о российской угрозе Корее' и узнала о существующем в этой стране извращенном представлении о России? Вероятно, да. Я лично познакомилась с Ким Бёнгуком. Оказался милейший человек, щедрый и бескорыстный. Он подарил католическому монастырю свое родовое поместье в провинции Южная Чолла. Я гостила там, когда ездила на экскурсию в город Канджин. К России Ким Бенгук никаких личных претензий не имеет, а в газете писал то, чему его научили в молодости - в годы его учебы в США. Так он мне сам сказал.
Примирилась я и со своими коллегами - историками. Столько вместе прослушано лекций, сделано докладов! Столько споров и нелицеприятного обмена мнениями позади! Они оказали мне неоценимую помощь во время написания диссертации, и я не могу думать о них иначе, как с благодарностью. Я поняла, чем было вызвано их отрицательное суждение о моей стране, когда почитала литературу, на которой они воспитаны. На смену возмущению пришло понимание, а значит, с шоком покончено, хотя каждая из сторон в целом остается при своем мнении. Для меня пережитое стало стимулом к серьезному изучению истории российско-корейских отношений. В СНУ я защитила магистерскую диссертацию на тему 'Критика мифа о российской угрозе Корее', в которой, как мне кажется, смогла доказать, что с XVII века (корейцы считают, что Россия начала угрожать корейской безопасности со времени албазинских войн 1654 и 1658 гг.) до 1895г. такой угрозы не существовало.
Тот факт, что моя диссертация, основные положения которой резко расходятся с общепринятой в Корее точкой зрения, была принята к защите в самом престижном и консервативном учебном заведении страны, говорит сам за себя. Я искренне стремилась узнать историческую правду, и мои корейские наставники оценили мою искренность и усердие. В чем-то они согласились со мной. В чем-то согласилась с ними я. Что-то нам еще предстоит вместе изучать. В процессе работы я поняла, насколько это разрушительно - отрицательно думать об окружающих только потому, что они не думают так, как я. Терпимость - важный урок, который я вынесла из своего культурного шока.
Я была намного счастливее других. Любовь к своему делу
