если вы передали бы все предметы для Аньеты без проблем и если вы потом вернулись бы домой без проблем, тогда ваше будущее было бы не наше дело. Но Аньета исчезла. Люди, у кого есть контакт с Евгенией, они пока не получали от неё сообщения с рано утром сегодня...
- Может, интернет просто не работает! – запротестовал Олег. – Или просто... Ну, не знаю... Спит... Выпила... – он невольно скривился. – Несколько часов прошло всего-то.
- Возможно. Но если она не напишет ответ сегодня или завтра... Подумайте. Аньета исчезла. Мы задержали вас здесь. Евгения не отвечает. Ваша ситуация изменилась. Не только ваша, но вы думайте о вашей. Когда вы сейчас вернётесь... Если вы сейчас вернётесь, там, возможно, неприятности будут для вас. Возможно, серьёзные. Вы в этом, я понимаю, не виноваты сам. Это получилось так. Другие люди виноваты. Мы тоже, наверное. Я прошу прощения за это. Но мы не можем заменить вашу ситуацию сейчас. Но мы предлагаем вам остаться. Здесь в Швеции. Мы можем помогать вам здесь.
Ульф замолчал.
Олег пришибленно переварил услышанное.
- ... У Евгении есть вообще-то мобильный, но она его не включает никогда, – посетовал он, глядя в пол. – Даже батарейку отдельно держит. Фильмов насмотревшись. Хотя, конечно... Может, Кате позвонить всё-таки? Чтобы она съездила. У меня стационарного, к сожалению, нет. Телефона...
Ульф продолжал молчать.
- Остаться где? – рывком вернулся к теме Олег. – Как остаться? Эмигрировать, что ли? Вы мне предлагаете политическое убежище просить?
- Можно не так драматично. Вы получите разрешение на работу. Вы получите работу, которая связана с вашей профессией. Говорить по-шведски не будет обязательно. Конечно, если вы хотите, можно тоже посещать уроки шведского языка. Мы поможем вам тоже найти квартиру.
- Чокнуться можно, – непроизвольно сказал Олег.
Со студенческих лет он вяло лелеял типовую мечту о жизни за границей Российской Федерации. Когда ему стукнуло двадцать шесть, мы с Серёгой притащили его в ОВИР и заставили сдать документы на загранпаспорт. В том же году он первые три раза попал за границу, в стандартном порядке: Турция, Хельсинки, Париж. По возрастающей. Потом он ездил смотреть на Венецию, Барселону и Мюнхен. Был в командировке в Копенгагене. Мечта обзавелась образным рядом. При этом она оставалась вялой и фантастической: вот типа зайдёт в одно обыкновенное утро Люк в его кабинет и скажет, дорогой Олег, ты пашешь как конь, твой юризм безупречен, твоя корпоративная этика непрошибаема, твой английский превзошёл все опасения, давай-ка мы не дадим пропасть такому добру и отправим тебя в Копенгаген или даже лучше сразу в Эдинбург. Эдинбург априорно был непревзойдённой кульминацией мечты, квинтэссенцией заграничности и прочими красивыми словами неславянского происхождения. От слова «Шотландия» веяло дорогим виски и вересковым мёдом. Олег купил все альбомы невыносимо скучной шотландской группы Travis и несколько сборников шотландских народных песен. Никаких других практических шагов в направлении жизни за границей он не предпринимал.
Мечта, как и любовь, добралась до него сама. У Люка в ней, правда, оказалась второстепенная роль, а вместо Шотландии подсунули Швецию. Зато в рамках шпионского триллера и недалеко от Копенгагена.
Как только Олег понял, что мечта сбывается, ему стало обидно за Родину. То же самое нутряное нечто, которое удовлетворённо разбухало от портретов Гагарина и болезненно ворочалось после каждого поражения сборной России по футболу, вдруг встало на дыбы.
- Спасибо за заботу о моей безопасности, – сказал Олег. – Но вот вы мне только одну вещь объясните. Евгения и её друзья уговорили меня вывезти из России коробки с этим вирусом, или агентом, или как он у них зовётся. Очевидно, чтобы эти коробки не достались российским спецслужбам. Передать в руки мировой научной общественности и так далее. Я согласился, как последний идиот. Евгения – очень... – он запнулся, подбирая определение. – Очень обаятельная девушка. Отказаться было трудно. Я привёз коробки в Швецию. Только я вылезаю из самолёта, объявляются шведские спецслужбы, берут меня под руки и отводят в сторонку. Коробки отбирают. Предлагают эмигрировать в Швецию. Обещают работу. Курсы шведского обещают. Берут под крыло, так сказать. И всё это чтобы уберечь меня от злого русского ФСБ. Получается, я совершенно буквально вывез из России некие ценные материалы, чтобы передать их иностранной разведке. Мировая научная общественность осталась не у дел. Получается – вы поправьте меня, если я не прав – получается, я причинил ущерб государственным интересам своей страны. И теперь вместо того, чтобы вернуться домой и явиться в ФСБ с повинной – вместо того, чтобы попытаться компенсировать хоть чем-то этот ущерб – вместо этого я почему-то должен оставаться в Швеции и сотрудничать с вами. Почему я должен сотрудничать с иностранными спецслужбами? Почему не со своими? Почему я должен своих бояться? Вот вы на этот вопрос мне ответьте, пожалуйста.
Олег откинулся на спинку стула, положил левую руку на стол и, постукивая пальцами, триумфально уставился на Ульфа.
- Это справедливый вопрос, – охотно признал Ульф. – Очень справедливый. Я понимаю, что вы патриот, который любит свою страну. Если вы хотите вернуться, это ваше решение. Мы не заставим вас остаться. Вы можете потом сотрудничать с ФСБ или не сотрудничать. Это не наше дело. Каролинский институт получил материалы. Мировая научная общественность будет знать скоро. Нам больше ничего не нужно от вас. Нам не нужно, чтобы вы с нами сотрудничали.
Олег бросил стучать пальцами.
- Но вы сами дали часть ответа, – продолжил Ульф, помолчав. – Вы, с точки зрения ФСБ, вызвали ущерб государственных интересов. Своей страны. Это уже случилось. Кроме того, вы сделали ваш выбор не сегодня. Вы сделали ваш выбор восемь дней назад, когда Евгения и Борис рассказали вам, в чём дело. Вы не сходили в ФСБ, не правда ли? Не сходили... Ваш патриотизм – это ваше дело. Я просто напоминаю, что, скорее всего, у вас будут серьёзные проблемы в России. Вы согласны?
Олег послушно кивнул. Нутряное нечто радикально съёжилось.
- Вы можете не давать ответ прямо сейчас. Можете подумать. У вас есть время. Мы не будем вас задерживать.
Ульф встал, неожиданно и резко. Олег вскочил вслед за ним. В комнату вошёл Фредрик и протянул Олегу прямоугольный кусок картона, пояснив, что это железнодорожный билет до Центрального вокзала. Поезд отходил через семнадцать минут.
- Фредрик покажет вам, как спуститься на платформу, – сказал Ульф. – Он тоже объяснит, как идти в гостиницу от вокзала. Это близко. До свидания, Олег. Было очень приятно с вами познакомиться.
Уже в поезде, расплывшись по мягкому креслу и закрыв глаза, Олег понял, почему лицо Ульфа Магнуссона казалось ему таким знакомым – более того, родным. Со скидкой на густые волосы и скандинавскую мимику Ульф вполне мог сойти за родного брата советского Шерлока Холмса. Как следствие, полчаса пути до Центрального вокзала Олег вообще не думал о том, в какие тартарары летела его жизнь. Он мучительно вспоминал фамилию актёра Ливанова.
Посёлок
Борис родился в 1976 г., говорил по-русски и знал наизусть фильмы режиссёра Гайдая, но, по- хорошему, не принадлежал ни нашей эпохе, ни исторической общности под названием «постсоветский народ». Он принадлежал невольному братству чистосердечных ботаников, которое, по определению, тяготится эпохами (когда ни родись, всё самое интересное случилось до тебя и случится после тебя) и национальностями (большинство говорящих на любом языке – люди, с которыми не о чем разговаривать).
Мне раз или два довелось говорить с Борисом по телефону. Потом, при нашей единственной встрече вживую, меня поразило, до какой степени его высокий голос и неестественно членораздельная речь соответствовали его внешности, а именно очкастому, растерянному лицу, узким плечам и старательно причёсанной волнистой шевелюре. Печать женской заботы смягчала родовые ботанические признаки, но не могла извести их до конца. Некоторый диссонанс во внешний вид Бориса вносили только две детали:
