— Изменники! Продались Вильгельму и Францу-Иосифу!
Из театра Бергонье выбежал Боженко. Он отвечал за охрану собрания. В руке Боженко держал наган со взведенным курком.
— Тьфу? — плюнул о сердцах Василий Назарович, сразу увидев, что никакая опасность собранию не угрожает. — Что же вы, хлопцы, зря панику подымаете?
Он осторожно спустил курок и спрятал револьвер во внутренний карман: ему, деятелю столь мирной организации, как Центральное бюро профессиональных союзов, носить оружие не разрешалось.
Но излить свое негодование (меньшевики только что завалили и третью большевистскую революцию — о немедленном прекращении войны, — проведя решение о поддержке войны до победного конца) Боженко должен был. Он крикнул, обращаясь к дезертирам:
— Да здравствует мир без аннексий и контрибуций!
Этими словами как раз и заканчивались предложенная от имени большевистского комитета резолюция, которую меньшевики даже не дали дочитать до конца, устроив в зале обструкцию.
В толпе офицеров призыв Боженко вызвал возмущение, и они двинулись было, чтобы тут же проучить нахала и бунтовщика. Дружинники защелкали затворами.
Но инцидент с неминуемой кровавой развязкой не разыгрался и на этот раз. Какая-то сумасшедшая автомашина полным ходом летела с горы, оглушительно сигналя, чтобы все поскорее убирались прочь с дороги.
Это был легковой “рено” полевой службы Красного Креста, о чем свидетельствовали большие красные кресты на дверцах. Сотню таких автомобилей получил Юго-Западный фронт в подарок от Франции, но перевозить в них раненых было невозможно, так как санитарные носилки в машину не влезали. В народе эти автомашины прозвали “сестровозами”, потому что в них главным образом, между попойками и дебошами, катались по городу загулявшие земгусары с сестрами милосердия. Так было и сейчас: в ландо-“сестровозе” развалилось два земгусара, две сестры милосердия сидели у них на коленях.
Этого Харитон стерпеть не мог. Крикнув Даниле: “А ну давай, перехватывай!”, он выбежал на мостовую.
Данила машинально побежал следом, тоже с берданкой наперевес.
Оба они чуть не попали под колеса, водитель едва успел затормозить.
— А ну вылазь, золотари со своими потаскухами! — кричал Харитон. — Пехтурой дойдете, ноги не отвалится.
Сестры испуганно завизжали:
— Милиция! Безобразие! Разбой! Милиция!
Милиционеры тоже кинулись к машине: инцидент произошел в нейтральной зоне, посреди улицы, и тут уж они могли показать свою власть!
Но симпатии уличной толпы не были на стороне пассажиров “сестровоза”. Барышни “шантеклер” и кавалеры “клеш” автомобилей не имели и “сестровозцам” остро завидовали, — поэтому они подняли крик против расточителей государственного добра. А офицерам представился случай излить гнев на излюбленный объект: земгусаров армия ненавидела яростнее, чем противника. Офицеры окружили “сестровоз” с угрожающими выкриками.
— Мерзавцы! — кричали офицеры. — Окопались! Забронировались! Мы кровь проливаем, а вы девок щупаете!
В эту минуту вынырнул из “ренскового” и Нарцисс. Он успел изрядно хлебнуть крепкого виноградного напитка во славу свободы пития на Руси. Теперь он жаждал бития.
— В морду им! — заорал Нарцисс. — Завязать шмарам юбки над головой и дегтем вымазать!
Боженко тоже очутился в толпе. Он кинулся выручать своих патрульных, сгоряча впутавшихся в скандал.
— Спокойно! — кричал Боженко. — Без паники! Сохраняйте революционный порядок! — Он мигом оценил положение. — Граждане и товарищи! В городе идет облава на дезертиров, а кто же эти субчики, как не самые настоящие дезертиры? Вношу предложение от фракции большевиков: мародеров — на фронт!
— Правильно! — поддержали офицеры. — В окопы!
— Вот я и говорю!.. Граждане офицеры, — уже распоряжался Боженко, — выполните ваш патриотический долг: догоните с этими жоржиками колонну и сдайте их караульному начальнику!.. А ты, холуй, — крикнул он водителю, — разворот сто восемьдесят градусов и доложишь своему начальнику: груз сдан в фонд обороны согласно приказу Временного правительства!.. А вы, — он обернулся к полуживым с перепуга сестрам, — подберите подолы и — айда! Пока не задрали вам юбки и ни всыпали горячих!..
Возгласы “ура” приветствовали справедливый суд и расправу.
Оба земгусара, под конвоем десятка офицеров, догнали колонну дезертиров и тут же были втиснуты в их ряды. Сестры кинулись бежать и другую сторону, — за ними погналась стая уличных мальчишек, улюлюкая и выкрикивая соответствующие случаю, но непечатные эпитеты.
Вполне довольный собой Боженко, пощипывая бородку, вернулся на вверенную ему территорию у театра Бергонье.
— Молодцы, ребята! — подмигнул он Даниле и Харитону. — Инцидент ликвидирован! Патрулирование продолжать!
Он направился к театру. Нарцисс, мурлыча: “Он зашел в ресторанчик, чекалдыкнул стаканчик”, пошатываясь, двинулся за ним.
— Вам куда, гражданин?
— Я с тобой, Василий Назарович! Молодец ты, ей-богу! Переходи в анархисты, будешь у нас лидером!
— Катись! На заседании вашу бражку представляет другой сукин сын, по фамилии Барон и с душой баронской: спелся уже с меньшевиками и эсерами и наших валит!.. А тебя, Иисусова пехота, все равно без мандата не пропустят…
Он перешагнул порог, и двое дружинников, охранявших вход, скрестили перед Нарциссом свои берданки.
С бранью, призывая все злые силы земли и неба на голову Боженко, большевиков, “совдепщиков” и вообще гегемона, Нарцисс поплелся через улицу назад, к своей братии.
Но посреди мостовой он вдруг остановился и завопил:
— Братва! Анархия! Под знамя Равашоля!
Анархисты кинулись к своему вожаку.
Нарцисс тем временем вытащил из-за пазухи черное полотнище. Полотнища натянули на две трости, и анархисты построились и колонну. На транспаранте белой краской было начертано:
“Мы — дезертиры. А ну, тронь!”
С песней о французском анархисте Равашоле, который призывал зарезать своего хозяина, а потом отправляться на виселицу, колонна анархистов двинулась вниз, к Крещатику. У каждого вдруг оказалась в руке бутылка — обыкновенная пивная бутылка, но с взрывчатой смесью: бомба! Угрожающе размахивая этими бомбами, анархисты пели:
Окна и двери в домах поспешно захлопывались. Лавочники о грохотом опускали железные шторы в своих лавках.
Когда Боженко вернулся в зал, на трибуне стоял Андрей Иванов. Он взял слово по вопросу о том, какая же власть нужна Украине.
— Сама жизнь, — говорил Иванов, — требует, чтобы Всероссийский съезд Советов призвал автономию Украины в составе единой с Россией республики…
