хоронили не людей, а веру, надежду и любовь. Гарри заметил где-то в толпе бледное лицо Джинни, которую обнимал за плечи Чарли; мелькнула заплаканная Гермиона, комкающая в руках носовой платок. Никто из тех, кто тоже имел право оплакивать этих умерших, не подошёл к гробам вместе с Гарри, и он не знал, что они хотели этим сказать.
Гробы стояли на возвышении; их края доходили Гарри до пояса. Он опёрся руками о грубое дерево, немедленно заполучив две занозы, и склонился близко-близко к таким знакомым восковым лицам.
- Снейп говорил, мне лучше не растравлять себя вашими похоронами, - шёпотом сообщил Гарри близнецам. - Но я всё равно пришёл. Фредди, Джорджи… не надо меня прощать. Я знаю, вы бы меня простили, вы бы простили мне всё, что угодно… но за вашу смерть я сам себя никогда не прощу. И… будьте счастливы там, где вы сейчас. И не прощайте меня. Никогда.
Прозрачные в солнечном свете, как леденцы, языки пламени взметнулись на несколько метров из-под его рук, почти мгновенно охватывая гроб близнецов; толпа заволновалась, но Гарри продолжал стоять, как стоял, и огонь лизал его мантию, волосы, лицо, деликатно, почти игриво, как собака лижет руки хозяина. Сгорающие тела близнецов не пахли палёной плотью; может быть, потому, что их держали всё это время под сдерживающими разложение заклятиями. А может быть, близнецы и в самом деле были ангелами; то, что они смеялись, когда Гарри высказал им эту свою догадку, ничего не значило. Разумеется, им нельзя было бы признаваться в этом людям.
Дым поднимался ввысь, к безупречному сияющему небу, светлый, как сигаретный, но пах не табаком, а летним ветром и морской свежестью. Гарри, закрыв глаза, вдыхал этот дым глубоко-глубоко - так, чтобы осел в глубинах лёгких и навсегда остался с ним. Чтобы частичка близнецов была с ним всё время… и пусть он не был этого достоин, пусть он был виноват в том, что сегодняшний день навсегда останется чёрным в календаре поредевшей семьи Уизли.
Гарри дотронулся кончиками пальцев до гроба Рона.
- Рон… я… я не хотел, - выдавил он из себя наконец, прекрасно осознавая, как глупо, жалко и, главное, запоздало это звучит. - Рон, ты… тоже будь счастлив.
Дым Рона пах точно так же - наверно, дело было всё же в заклятиях, но Гарри отступил на шаг, к неровной куче пепла, оставшейся от близнецов. Пепел был почти горячим; Гарри погрузил в него руки. Случайно посмотрев вперёд, Гарри столкнулся взглядами со Снейпом; мастер зелий выглядел даже более угрюмым, чем всегда, а это уже о многом говорило. Гарри едва заметно качнул головой: «Нет, я не сошёл с ума. Не больше, чем раньше». Кажется, это немного успокоило слизеринского декана, но Гарри не мог ручаться, что по возвращении в замок его не поселят на пару недель в палате с мягкими стенками.
Ветер потихоньку сносил пепел в стороны, и Гарри старательно собирал его обратно.
- Гарри… - МакГонагалл, постаревшая на несколько десятков лет с тех пор, как он видел её в последний раз, дотронулась до его плеча. - Их… пора хоронить.
- Я знаю, Минерва, - он не сообразил сразу, что назвал её не «профессор МакГонагалл», а она не стала его поправлять. - Сейчас…
Он вытянул из кармана палочку и поочередно трансфигурировал два близлежащих камня в тёмно- коричневые глиняные вазы; ссыпал туда ладонями пепел - в отдельную вазу близнецов, в отдельную - Рона.
Всё это казалось ему диким, едва он пытался отрешиться от происходящего и взглянуть на самого себя со стороны; но ничего правильней не могла придумать даже его рациональная часть, строго качавшая метафорической головой, когда струйка того, что осталось от близнецов, случайно проскальзывала в рукав мантии, щекоча ставшую чересчур чувствительной кожу.
Могилы были рассчитаны на полноценные гробы, и одинокие маленькие вазы смотрелись очень сиротливо. Снейп поддерживал Гарри, пока тот аккуратно ставил останки близнецов и Рона на промёрзлую землю.
- Пусть земля им будет пухом, - сказала МакГонагалл и вложила Гарри в руку горсть земли.
Почему он должен бросать её первым? Чтобы окончательно увериться в том, что близнецов не стало?
Он это заслужил.
Комок земли, вылетевший из его руки, глухо стукнул о дно могилы; следом полетели ещё и ещё - кажется, собравшиеся намеревались засыпать могилы так, вручную. Впрочем, раз здесь был Хагрид, идея не казалась такой уж невозможной.
Гарри зазнобило; он развернулся и пошёл прочь от могил так быстро, как мог. Гермиона нагнала его, взяла за руку.
- Командир… Гарри…
- Да?
- Послушай… я знаю, тебе сейчас не до того, но… - кажется, она не собиралась ни в чём его винить. Хотя следовало бы. - Рон оставил в спальне письмо перед тем, как отправиться в Литтл-Уингинг. Это письмо тебе.
- Мне? О чём?
- Не знаю… я не читала, - Гермиона протянула ему сложенный в несколько раз лист пергамента. - Это же тебе. Я подумала, ты должен знать…
- Спасибо, - Гарри положил письмо в карман, рядом с изрядно истрепавшейся плюшевой мышкой. - Я прочту. Обязательно.
* * *
«Дорогой Гарри!
Я не умею писать писем, но это одно всё-таки напишу. Я начал его писать со дня битвы при Норе; сейчас за окном ещё август. Я, конечно, не знаю, когда ты это читаешь, но даже если и лето - то вряд ли то же самое. Если ты его читаешь, это значит, что я умер.
Когда Пожиратели ворвались на свадьбу, до меня почти впервые дошло, что и меня могут убить. И тогда я никогда не расскажу тебе всего, что хотел; и никогда больше не поговорю с тобой сам. Поэтому пусть пергамент поговорит с тобой за меня; тем более, что так мне проще - наяву у меня духу бы не хватило, а так я выложу всё, что думаю, потому что мне больше нечего терять.
Послушай, Гарри… ты не пользуешься никаким заклятием обаяния или что-то в этом роде? Извини, я спросил глупость. Но я правда не знаю, что думать; тогда не знал, и сейчас не знаю. Когда «тогда», спросишь ты? Сейчас расскажу… я много, много месяцев обкатывал всё это в голове, пока оно не стало походить по стилю на дурной любовный роман. По сравнению с тем, как я обычно мямлю, это, конечно, прогресс. Но ясности оно не прибавило ни на дюйм.
Послушай меня, Гарри…
На нашем третьем курсе... именно в те пасмурные зимние дни, когда ты был беспомощен и бледен, а я сидел ночами у твоей постели, меняясь с Фредом и Джорджем, я понял, как им завидую. Они имели право целовать тебя, быть с тобой, носить тебя на руках, смотреть в твои глаза… иногда, когда никто не видел, а ты был без сознания, я погружал пальцы в твои волосы, разметавшиеся по подушке. Лучший шёлк не сравнился бы с ними, пух и бархат краснели бы от бессильной злости. Следить за твоим дыханием... доводилось ли Снейпу прежде приказывать какому-нибудь ученику сделать то, что так точно совпадало с самыми тайными и жаркими его, ученика, желаниями?
Ты - моё сбывшееся наваждение, могущественный и хрупкий, резкий и нежный, прекрасный и ужасный, ты завораживаешь, как пламя. Я так хотел сгореть в тебе… но понимал, что этого никогда не случится. Я люблю тебя, Гарри. Гар-ри... сколько раз я, лаская себя сам, кончал с твоим именем на губах. Я был бы твоим… если бы ты замечал меня. Каким же идиотом я был на первом курсе, относясь к тебе с опаской, каким неизлечимым кретином, отвернувшись от тебя на четвёртом - теперь я всё бы отдал, чтобы упасть тогда к твоим ногам, обнять твои колени и попросить никогда и ни за что не бросать меня, потому что без тебя я не выживу. Как я завидовал Биллу, как завидовал всем, на кого просто падал твой взгляд… Я ревновал тебя к каждому дереву, к чьему стволу ты прислонялся - тем яростней и отчаянней ревновал, что не имел на это никакого права и понимал, что никогда не буду иметь... Мерлин, я сошёл с ума. И совсем об этом не жалею. Я люблю тебя. Люблю, люблю, люблю. Я каждый день прошу Бога сохранить тебе жизнь - я никогда в него не верил, да и узнал-то о нём из рассказов Гермионы, но сейчас я готов молиться кому угодно, делать что угодно, хоть приносить кровавые жертвы или душить Пожирателей голыми руками, без
