сел подальше от источаемых троицей миазмов, с любопытством ожидая: кто же из них окажется князем?
Князем не оказался никто. Весь бомжатник продолжал топтаться возле освободившегося сиденья вроде почетного караула.
— Где же князь-то? — не выдержав, спросил Комов на весь троллейбус.
— Не замедлит, — важно ответил замусоленная кепка.
Князь не замедлил. Как только троллейбусные двери в очередной раз открылись, в салон стремительно поднялся тучный человек в живописных лохмотьях, с холеной бородой процветающего промышленника. Следом влезли несколько человек челяди.
— Дорогу! — неприятными голосами провозгласили ханурики, которые согнали Комова. — Дорогу князю Икарии!
У следователя от неожиданности на миг прервалось дыхание. Но спустя мгновение его душа запылала торжеством. Все-таки он добился! Высидел разгадку, загаданную ведьмой!
Князь Икарии между тем расположился на двухместном троллейбусном сидении, полностью заняв его своим телом. Его подданные почтительно стояли рядом. Добыв из загадочных недр своего одеяния сигарный окурок, князь сказал красивым глубоким голосом:
— Ну-к, огоньку!
Смею вас заверить: огонек появился немедленно и в нескольких руках сразу.
Вставив бычок… пардон, бычину, в красиво отороченный рыжеватыми волосами рот, князь с видимым удовольствием запыхал дымом. Повеяло противным сигарным духом. Но троллейбусные пассажиры не протестовали, памятуя, что перед ними лицо высокого звания.
Взбодренный адреналиновой добавкой в кровь, Комов напрягся, словно выслеживающий добычу леопард. Через пару остановок князь стремительно покинул троллейбус, а следователь еще стремительнее — через другую дверь, следом за ним.
Несмотря на тучность, князь шагал очень бодро, сопровождаемый растянувшимся шлейфом свиты. Комов почти с замиранием сердца вожделел увидеть наконец долгожданную Икарию.
Пованивающая компания заворачивала то за один угол, то за другой, углубляясь в задворки — такие же неопрятные, как сами подданные икарийского князя. Наконец шествие достигло замусоренной площадки, архитектурной доминантой которой был барак с надписью 'Прием стеклотары'. Барак осаждала средних размеров очередь, состоящая из людей очень разнообразного, порой кинематографически значимого, облика.
Князь наконец остановился, вынул изо рта уменьшившийся сигарный окурок и отдал ближайшему из свиты, который принял его с благоговением. Затем князь обратился к сгрудившимся в очередь аборигенам с совершенно неожиданным словом:
— Господа!
В устах милицейского патруля или какого-нибудь чистюли-гражданина это обращение, конечно, прозвучало бы антигуманной насмешкой. Но свойский вид князя и его окружения снимал обвинения в некорректности. Повернувшиеся к говорившему головы не нахмурились и не захихикали, а были преисполнены достоинства и снисходительного внимания, так что чистенький Комов вдруг почувствовал свою неполноценность, словно какой-нибудь кучер в дворянском собрании.
— Дамы и господа! — добавил между тем князь в свое обращение, различив среди людей в пестром обличье представительниц слабого, хоть и жилистого, пола. — Прежде всего позвольте выразить уважение к вашему благородному труду, который продвигает нашу великую страну вперед по многим показателям, включая экологический эффект и экономический результат. Ваше бремя отлито из тяжелого бутылочного стекла, вы идете дорогой стойких и мужественных людей!..
Аудитория, до этого стоявшая неопрятной кучей, совершила при этих словах осознанное движение, в результате которого в бесформенном человечьем студне прорезались выпяченные груди и обозначились орлиные профили. Картина совершенно неожиданно стала отдаленно напоминать беседу когорты ветеранов с цезарем.
— …Но наступает в жизни каждого такой момент, когда организм подстерегает усталость, — продолжал князь-цезарь. — Знаю по себе, — доверительно сообщил он, хотя в это, откровенно говоря, было нелегко поверить, видя его славное тело, рвущееся из лохмотьев. Никто из собравшихся, впрочем, никакого сомнения в истинности князевых слов не высказал.
— …И вот когда вашей гордой душе ничего не останется, кроме как запеть про бродягу, который в степях Забайкалья… Ну, вы помните…
— 'Где золото роют в горах!..'- тут же с полновесным чувством завел кто-то из стеклотарщиков, но устыдился укоризненных взглядов и затих.
Князь, однако, ничуть не обиделся на певца.
— Именно там и было дело. Так вот, повторяю: когда это произойдет, вы спросите себя: где же можно найти покой? Икария — вот место, где безмятежно и радостно живут люди нашего круга!..
'Люди нашего круга' заморгали, у некоторых приоткрылись рты.
— Если кто надумает — сердечно просим! — воскликнул князь, радушно взмахнув рукой.
— А где?.. где?.. где эта самая?.. Страна что ль такая?..
Стеклотарщики смешали святую очередь, притягиваемые к князю страшной силой любопытства и вожделения.
— Страна, страна такая… — с готовностью кивал князь направо и налево.
— И что — далеко она? — забеспокоилось общество.
— Да кому как, — растолковал князь. — Отсюда, к примеру, часа три добираться.
— А виза-то нужна? — крикнул кто-то шибко умный.
Князь сощурился и заулыбался.
— Виза у вас на фасаде проставлена. А Тёма сейчас всем даст бумажки, где изображено, как проехать.
В руках у Тёмы обнаружился портфель с надписью: 'Четвертый всероссийский съезд сердечно- сосудистых хирургов'. Прежде чем отстегнуть замки, раздатчик честно предупредил:
— Только без рецидивов Ходынки, господа халявщики! Чуть что — сразу в рыло.
Князь предусмотрительно отошел в сторону, вернул себе сигарный окурок и снова зажег его от нескольких услужливых огней.
Комов давно не ощущал такого живого интереса к происходящему. Затесавшись в разнообразно пахнущую толпу, он усиленно работал плечами, в нетерпении продавливая себе дорогу, и только заявление Тёмы насчет 'рыла' сдерживало его пыл. В конце концов в руке оказался прекрасно отпечатанный документ с четкой схемой: внизу темнела окраина Москвы, от нее тянулась струна железной дороги. От платформы на 34-м километре был (со всеми немыслимыми подробностями, вроде отдельно стоящей сосны) прорисован путь до большого квадрата, увенчанного гордой надписью: 'Икария'.
Рассмотрев всё сначала снизу вверх, потом сверху вниз, Комов протиснулся к княжескому окружению. Желтая кепка узнал его.
— Мил-человек, а ты откуда здесь?
— Из троллейбуса, откуда же еще, разве не помнишь? — удивился не хуже его Комов. — Интерес имею к вашему князю, — сказал он, отчего-то переходя на цыганские интонации.
Кепка подумал, отчалил, вынырнул возле князя, пошептал. Князь кивнул. Комова допустили.
— Здравствуйте, — сказал Комов. — Вы только не пугайтесь.
— А разве я пугаюсь? — искренне удивился князь.
— Дело в том, что я из милиции.
— О! — то ли притворился, то ли действительно обрадовался князь. — Я знал многих достойных людей оттуда.
Алексей был вынужден признать, что не сомневается в изысканности круга княжеских знакомств.
— Хотел бы к вам заглянуть. Человечка одного ищу.
Князь рукой передвинул сигарный бычок во рту и озадаченно чмокнул.
— Нет-нет! — поспешно пояснил Комов. — Этот человек вполне живой и не преступник. Говорят, в
