— Признаюсь, всё же не ожидал! — воскликнул он и, как тогда, в троллейбусе, волшебным образом выудил откуда-то огрызок сигары.
Тут же несколько рук протянулись с огнем, и через секунду, оставляя позади себя длинное вьющееся растение из дыма, князь увлекал следователя обратно к рыбаку и колхознице.
— Не будем мешать джентльменам работать, верно?
— Ну и местечко тут у вас! — сказал Комов, когда перед ними вновь раскинулись горизонты Икарии.
— Между прочим, — веско сказал князь, — территория была когда-то отведена под Детский парк чудес.
— Запах действительно чудесный.
Князь посмотрел на Комова с усмешечкой взрослого человека, вынужденного объяснять ребенку, что Земля движется вокруг Солнца, а не наоборот.
— Запах не хуже, чем в Госдуме. Каждый человек живет в воздухе, наполненном вонью разложения, просто не каждый нос это чует.
Комов поморщился от этой примитивной демагогии.
— Как вас только окрестные жители терпят!
— А куда же деваться? — удивился князь. — Разве можно цивилизованному государству без свалок?
— А людей зачем сюда звали?
— Расширяемся. Новые руки нужны.
— Тоже мне, счастье — на свалку угодить!
— Конечно, мусор теперь уже не тот, что до дефолта, — вздохнув, согласился князь. — Но народ за место держится…
Комов поджал губы от такого фанфаронства.
— …в общем, пока не жалуемся, — продолжал между тем князь, пыхая сигарой. — Эти вот часики, например, — сказал он, обнажив из под лохмотьев то ли золотой, то ли золоченый браслет на волосатой руке. — Откуда они?.. Можно помечтать, — предложил он, отщелкивая защелку и поднося часы поближе к глазам под задумчиво играющими бровями. — Люблю помечтать… Например, богатый человек пришел к знакомой женщине, ушел, а часы забыл. На тумбочке или, скажем, в ванной. Звонит: дорогая, так и так. Она ему: ты что, с ума сошел? Сейчас муж придет, куда я их дену? Вдруг найдет? Тогда он, как благородный человек: ну выброси их в мусоропровод!.. А может всё гораздо проще: избавились от часиков, как от вещественного доказательства… Вы думаете: золотые они, а я вижу: из запекшейся крови (князь поднес вещицу к одному глазу, потом к другому — любовался). Сколько было пота, страха, нечистых денег — и всё для того, чтобы я их на свалке нашел и носил!
— А вот эта серьга у вас в ухе? — сухо спросил Комов. — Тоже из вещдоков?
— Ну что вы! Это скорее всего просто шалость пылесоса.
— Слушать ваши рассказы мне очень интересно, — саркастически сказал Комов. — Но человек я, сами понимаете, казенный, к тому же непривычный к местной обстановке…
— Понимаю, — сказал князь. — Намекаете, что пора заняться делом. Будем кого-то искать или я ошибаюсь?
Комов подтвердил, что князь не ошибается, и сообщил всё, что знал о гражданине Петросорокине И.А.
— Сейчас выясним, — пообещал князь. — Если он бригадный, то может и найдем. А если убогий…
— Что значит — убогий?
— Авантюрист, работающий в одиночку. Не охваченный нашей организационной структурой.
Комов вспомнил, как бежали маленькие фигурки вдали, преследуя еще одну такую же.
— Не понимаю, каким магнитом людей в эту мразь тянет! — в сердцах сказал он.
Князь нахмурился.
— Молодой человек! — назидательно сказал он. — На улицах австрийского города Вены стоят разноцветные контейнеры, и в каждый из них добропорядочные венцы бросают свой сорт мусора. Такое пробовали сделать и у нас. Но не получилось. Почему?
— Почему? — с искренним любопытством спросил Комов.
— Потому что ценное содержимое контейнеров моментально разворовывалось, — гордо сообщил князь.
Пока Алексей переваривал то, что нарассказывал ему князь, тот бодро повернулся, подозвал одного из икарийцев и услал в дыру. Почти сразу оттуда появился человек, похожий повадками на краба. Когда он подошел, осторожно перебирая ногами, князь спросил:
— Семеныч, отвечай: Петросорокин Иван Алексеевич, из ученых, есть у нас?
Человек-краб некоторое время молчал, преданно моргая глазами. Собирал в голове досье.
— Есть один такой. Читает всё этого… который неприлично звучит…
— Неприлично? Кого?
— Шпе… глера какого-то.
— Ну, не самое неприличное! — развеселился князь. — Где он у нас?
— На бумаге работает.
— Проводи. Посетитель к нему.
— Алексей Комов, — представился Комов.
Семеныч отшатнулся от протянутой руки, потом осторожно пожал пальцы, сказав вместо своего имени:
— Провожу.
— Счастливо добраться, — напутствовал князь.
— Постойте, — сказал Комов, задержав пухлую и теплую князеву руку в своей. — Может объясните на прощание, за какими талонами я приходил?
— Не берите в голову. Просто формальный повод. Во всяком случае — для вас.
— А для других?
— Вопрос жизни и смерти. Обратите как-нибудь внимание: когда мусоровоз перегораживает улицу, чтобы опорожнить баки, вся жизнь замирает, и даже иномарочники терпят. Потому что понимают: вывоз мусора и фекалий — главное в жизни!
— Разве не местный муниципалитет разрешения выдает? — удивился Комов.
— Конторщице выдает местный, а дальше выдаю я.
— Как так?
— А как же еще? — в свою очередь удивился князь. — Муниципалитет платит конторщице восемьсот рэ, а я — в три раза больше!
— Понятно…
Шагая вслед за Семенычем, следователь время от времени пытался размочить молчание.
— Значит, Иван Алексеевич — бригадный?
— Бумажного цеха, — подтвердил Семеныч.
— Хорошо там?
— Нормально, — не давал втянуть себя в беседу Семеныч.
— А на пушнине — лучше? — снова спросил Комов, припоминая расспросы, которым его подвергли на икарийской границе.
— Получше будет, — признался Семеныч.
— Это где старые шубы ищут? — продолжал допытываться, как ребенок, Комов.
— Нет, — сказал Семеныч после некоторого молчания, наполненного до краев презрением к такому невежеству. — Не шубы.
— А что?
— Стеклотару.
— Пушнина у вас — бутылки? — поразился Комов.
— Они.
