Икарию подался… Бомжами я тоже не занимаюсь, не по этой части, — на всякий случай добавил он и чуть не сказал: 'я — по более важной', но в голове возникла шальная мысль: а имеет ли он право решать, что в этой жизни важнее, а что нет?
Во время Комовского монолога князь продолжал насасывать сигарный огрызок; глаза его заволокло раздумьями, а брови поднялись загогулинами, как у хорошего драматического актера.
— Заезжай. Мы никому не запрещаем.
— Спасибо! — с чувством сказал Комов.
— Но только вот что… — сказал князь, критически оглядывая его аккуратные брючки и голову, стриженную под голливудского героя 60-х. — Скажешь ребятам, что за талонами пришел. Запомнил?
— За какими талонами?
Князь загадочно сощурился.
— Там знают, за какими… Самыми обычными. Талонами на счастье… Ну, бывай.
— До встречи, — попрощался Комов, и вдруг напоследок у него совсем по-детски вырвалось:
— А почему — Икария?
Князь пожал плечами.
— Была, говорят, такая страна счастья. А что — разве плохое название?
— Не хуже других, — согласился Комов.
15
— Ты убогий или бригадный?
Люди, загородившие Комову дорогу — прямо волки хищные в овечьих шкурах бомжей.
— Какого цеха? Масляного? На пушнине я тебя что-то не видел… Или ты с острова сокровищ? Такие чистенькие только там работают…
Следователь передернул плечами под легкомысленной рубашкой. Телу вдруг стало прохладно: то ли чувствуется, что лето уже на исходе, то ли местечко здесь такое… даже закаленную душу познабливает.
— Мне ваш князь нужен, — сказал он и предъявил официально полученную бумагу с планом проезда в Икарию.
Три пары волчьих глаз скосились на листок без особых эмоций.
— По какому вопросу?
Помня наставления князя, Комов сказал:
— За талонами.
Физиономии прониклись непонятным для следователя пониманием.
— Так бы и говорил. Тогда пошли.
Почва под ногами Комова и его спутников захрустела и зачавкала. Воздух был заражен нестерпимо пряными запахами огромной свалки, а вокруг расстилался инфернальный пейзаж: холмы мусора, копошащиеся фигурки людей на них и стаи птиц — над ними. Иногда наносило удушливый дым от костра.
В отдалении трещал и стрелял выхлопами бульдозер, то ли трамбуя, то ли сгребая.
Вот она, страна Икария…
Сначала Комов старался ступать аккуратно своими английскими ботиночками, но потом только с грустью наблюдал, как они и нижние края джинсов понемногу облипают всякой гадостью.
Там, где ползал бульдозер, возник гомон. Несколько фигурок погнались за другой, повалили, стали пинать ногами. Те, что шли с Комовым, заухмылялись.
— Убогий попался. К бригадным примазался.
Вот, значит, какая она, страна Икария…
Через некоторое время вышли на утоптанную тропу.
'Княжеский путь', — насмешливо подумал следователь.
— Скоро князь-то? — вслух спросил он.
— Не замедлит, — солидно отозвался один из икарийцев — совсем как его собрат тогда, в тролллейбусе.
Тропа прижалась к мусорному холму, который отличался от других более солидной высотой и тем, что из темени у него почему-то торчала асбестовая труба, выпачканная на конце копотью.
— Пришли, — сообщили Алексею.
— Где же князь?
— У себя.
Не успели эти короткие слова растаять в зловонном воздухе, как тропа повернула, и открылась картина, от которой у Комова губы сами по себе сложились сердечком и причмокнули.
И было отчего, скажу я вам, не только причмокнуть, но и присвистнуть.
О, скальные буддийские храмы! О, подземные города Каппадокии!..
В боку холма открылся широкий зев, за которым взгляд проваливался в сумеречное пространство. Портал, оформляющий вход, заставил бы какого-нибудь зануду-ориенталиста, окажись он поблизости, заговорить о дворцах арамейских царьков древней Гузаны. С одной стороны стояла гипсовая фигура рыбака с осетром в руках и арматурным прутом вместо ноги. С другой — колхозница, обнимающая сноп. На снопе приютились остатки золотой краски, напоминающие о прежней счастливой жизни. Без снисхождения к этому великолепию на поперечной балке, держащей свод, было намалевано с казенным равнодушием:
'Полигон 2-бис, уч. № 1'
— Постой-ка здесь, мил-человек, — велел один из помоечных волков, и Комов запоздало догадался, что это обращение у икарийцев — вроде как 'синьор' у итальянцев или 'пан' у поляков.
В портал входили, равно как и выходили из него, разнообразные люди, некоторые очень даже цивильного вида, с портфелями. Один из Комовских спутников тоже отправился в загадочное нутро холма. Пока он отсутствовал, двое остальных рассматривали следователя.
— Из Москвы?
Алексей подтвердил.
— Плохо в Москве? — сочувственно спросили икарийцы.
— Э-э… — замялся Комов. — Как вам сказать…
— Что там фасон давить, — со знанием дела сказали икарийцы. — Плохо у вас, в Москве. Совсем хреново. Всё в область везут…
К счастью, этот туманный разговор прервало появление ушедшего, который махал издали рукой.
— Иди, мил-человек, тебя ждут.
Алексей Комов вошел под свод, удерживаемый рыбаком и колхозницей, не без душевного трепета. Что ни говори — монументальное искусство — оно и на свалке монументальное искусство. Внутри помещения многочисленные беспорядочно расставленные подпорки, некоторые очень даже экзотические, вроде поставленного на попа остова от 'Москвича', не давали упасть потолку, сварганенному из кусков фанеры и других плоских предметов.
'Ну, не Айя София! Снаружи-то смотрится солидней!'
В похожие на окна отверстия падал и клубился солнечный дым; большая железная печь напоминала о виденной накануне трубе в темени холма. Комов замешкался, разглядывая силуэты, занятые деловыми разговорами, подкрепленными иногда шуршанием бумаг. Но спутники указали следователю, чтобы шел глубже, и там, наконец, обнаружился князь.
Князь сидел в кресле, достойном антикварного магазина, если б восстановить ему отломанные финтифлюшки и заменить засалившуюся обивку. Половина рекламного щита позади напоминала о счастливой американской жизни. Увидев Комова, князь величавым движением руки остановил текущий с кем-то разговор.
— Ба!
С привычным проворством он спрыгнул с кресла и по-свойски ухватил Комова за локоть.
