Мишка насупился и промолчал.
Преодолев оставшиеся ступени, они очутились на длинной лоджии, как у тетки Софьи, но шире и больше, и Мишка понял, что это то самое место на Мавзолее, которое он видел в телевизоре. Важное место.
Как только они с Адреичем появились на важном месте (точнее, как только появился профессор, поскольку Мишкина голова едва торчала над парапетом), над расстилающейся перед Мавзолеем площадью возник звук — тонкий писк, постепенно растущий и в конце концов перешедший в пронзительную органную ноту.
Профессор поднял руку и некоторое время так стоял, приветствуя бесконечный писк, а Мишка с удивлением обнаружил, что мыши расположились на площади не кучей, как кому хочется, а ровными квадратами, будто нарезанный пирог.
Когда писк начал утихать, послышалось стрекотание, и Мишка — в который уже раз за этот день — опасливо напрягся: прямо на них с Андреичем неслись несколько мышиных вертолетов. Профессор, однако, никакого беспокойства не проявил, был невозмутим, как школьный завуч Иван Николаевич, и Мишка его зауважал.
Вертолеты облетели седой Цаплинский ежик и приземлились на гладкий гранит парапета. Стрекотание смолкло. Винты еще продолжали вращаться, когда из прилетевших машин выбрались несколько мышей — штук десять — и направились к профессору и Мишке. Вряд ли мы узнали бы среди них генерала Тиуи, хотя, разумеется, он тоже там был.
— Познакомься, Миша. Это командующие сегодняшним парадом. У них не очень благозвучные имена, поэтому я называю их по-своему: генерал Наполеон, генерал Бисмарк, генерал Сталин…
Гости отдавали честь и пищали что-то бодрое. Переводчики кричали в мегафоны перевод, но очумелый Мишка не мог уловить слов.
— Вот это крутая шайба! Значит, ты, Андреич, над ними действительно самый главный, да?
Профессор Цаплин погрозил ему пальцем:
— Ай-яй-яй! Опять это дрянное слово!
— А как же? — спросил Мишка, нахмурясь. — Ты ведь начальник?
— Начальники — они.
— Значит, ты — президент или король?
— Я выше всех президентов.
— Такого слова нет, — заявил Мишка.
— Возможно, Миша. Ну и пускай его нет, правда? Тогда мы его придумаем, а? — глаза Андреича засветились добрым сказочным светом и завороженный Мишка кивнул.
— Э, нет! — тут же сказал Цаплин, подмигнув. — Такое слово уже есть. Это талант! Гений! Будь гением — и покажи всем свиньям, которые презирают талант… Ты им покажешь?
— Покажу, — кивнул Мишка, чтобы не обижать Андреича.
Тот наклонился к мышам и что-то негромко сказал. Через минуту появился человек со стулом в руках, казавшийся удивительно лишним в этой обстановке. Впрочем, он тут же исчез, как только поставил стул.
Профессор наклонился, поднял Мишку и взгромоздил прямо с грязными ногами (вот бы тетки посмотрели!) на принесенный стул У Мишки захватило дыхание оттого, что площадь перед ним как будто раздвинулась. Маленькое сердце забилось чаще чем положено. Мишка почувствовал, будто отрывается от земли и пошатнулся, но рука Андреича держала его крепко.
На клеточках с буквами Комов набрал: Б-Е-Т-Х-О-В-Е-Н, открыл дверь и осторожной рыбой проскользнул внутрь Цаплинских апартаментов. Настороженная тишина и хмурая темнота встретили его неласково. Пошарив по стенам, он нашел выключатель. Со светом окружающий мир стал веселей. Желтоватый неон осветил знакомые длинные столы и колдовской пейзаж на них из таинственных приборов и разной научной химии. Методично, словно муравей, Комов принялся обшаривать логово профессора. Он делал то, что было его профессиональным занятием: искал информацию. Рабочие записи, интимные дневники, телефонные книжки, фотографии в коробке из-под печенья, магнитофонные кассеты, книги с пометками на полях, дискеты, обрывки газет с наспех записанными адресами, пожелтевшие от времени конверты и компакт-диски. Скоро он понял, что пришел в это таинственное обиталище не зря. Там и тут островками на столах и плотными слитками в выдвижных ящиках лежали исписанные неряшливым профессорским почерком тетради, бумаги, блокноты. Россыпь дискет и компакт-дисков дразнила Алексея и подговаривала аккуратно собрать их и унести прочь.
Следователь впал в азарт. Ему хотелось всё узнать о профессоре Цаплине. С самого начала. Держать секреты его жизни в ладонях. Прочитать его душу и найти сокровенные ниточки, которые управляют ее порывами. Короче, Комов хотел досконально знать всю ту историю, на орбите которой теперь вращались его и Лизина судьбы.
Он аккуратно перебрал тетради, пока не нашел ту, что искал — с '№ 1', написанным фломастером на обложке.
Комов открыл первую страницу и начал читать:
'Никогда не думал, что стану вести дневник. Это удел либо слабых, либо болезненно тщеславных людей. Но оказывается, существует третья категория: людей, не понятых эпохой, ушедших вперед дальше других. Тогда дневник — единственный способ сохранить знания для грядущих поколений… но — каких поколений?..'
Комов перевернул сразу несколько листов.
'…Он обозвал нас мышами. Думал, что оскорбляет. Но, как говорит один из героев Булгакова, 'я лично не вижу ничего дурного в этом животном, чтобы обижаться на это слово'. Правда, это относилось к собаке… А мыши… Как только он сказал это — сразу молния, озарение!.. Сначала мне показалось: отняли всё: наш Институт, лабораторию, возможность заниматься наукой, а, следовательно, — жить… Но потом я понял: не-ет! есть вещи, которые нельзя отнять! Никакая бритая пучеглазая шпана, никакой бюрократ с лягушачьей кровью не смогут задушить идею, отобрать и сунуть к себе в карман чужой талант! Не выйдет, господа плоские материалисты!.. Первые наброски великого озарения я сделал на файле idea директории raznoe на диске D'.
'Уже теплее', — подумал Комов, пролистывая наугад дальше.
'Вчера умер великий артист К. Может и хорошо, потому что он остался в той моей жизни. Перед Домом Кино собралась огромная очередь живых к мертвому, над которой висело гнетущее молчание. Людей пришло больше, чем рассчитывали организаторы, поэтому впустили раньше. 'Закрывай! Закрывай!' — волновались милиционеры за моей спиной.
Из динамиков лилась грустная музыка. Туда-сюда пробегали солдаты в парадной форме. У лестницы стояла бабушка и с ровной дикцией автомата повторяла: 'Проходите, проходите, пожалуйста. Здесь очень узкая лестница. Здравствуйте, Степан Парфенович, здравствуйте, Мария Евдокимовна… Не задерживайтесь, проходите…'
Милиция была отменно вежлива. Вдруг послышался резкий треск рации: '124-й, ответьте!'
Кто-то нечаянно толкнул траурный портрет, и он начал падать. Хорошо, фотограф успел подхватить.
Стали произносить речи, щеголяя друг перед другом умением нагромоздить как можно больше банальностей. Потом пошли прощаться к гробу. Мир из траурной церемонии снова превратился в очередь. В конце концов в голове завертелась одна мысль: быстрее бы!.. О, человечество!..'
'Я был неправ. Идее чуть не дали по морде. Когда бандит открыл дверь моей машины, я понял, что чувствует килька, когда консервный нож взрезает банку. Они забрали документы и права. Ничего страшного, квартира всё равно уже продана. Теперь меня даже с милицией не найдешь. (Комов хмыкнул) Они также забрали моих мышей, ублюдки! Хорошо, что я успел перевезти все приборы, со мной были только пробирки и мензурки. Хорошо также, что другая клетка была слишком большая, и я решил возить зверьков в маленькой, по частям. Но всё равно обидно, поскольку захваченные зверьки уже делали большие успехи и среди них было несколько очень талантливых, которых я искренне полюбил. Обидно, если их просто утопят…
