Политика сторонников отделения Эстонии от СССР, как и в прочих прибалтийских республиках, в значительной степени базировалась на поддержке русского (или русскоязычного) населения. Лозунгом дня были слова «За нашу и вашу свободу». Благодаря этому независимость прибалтов встречала поддержку русских и в Таллине, и в Риге, и в Москве, и в Питере.
После объявления независимости ее адепты о «вашей» свободе забыли. Значительная часть населения стала «негражданами» («неграми»). И процесс получения гражданства вовсе не исчерпывается необходимостью, как зачастую представляют дело у нас, выучить эстонский язык. Вот как сформулировала временно исполнявшая обязанности посла Эстонии в Украине Катрин Койк: «…во-первых — выучить язык, во-вторых — знать конституцию страны, в которой он хочет жить, и, в-третьих — понимать культуру».
Культуру в Эстонии сегодня составляет реабилитация бывших хиви и эсэсовцев и осуждение советских оккупантов. Поэтому неудивительно, что в Эстонии сформировалось довольно многочисленное (по меркам страны) сообщество неграждан, которые гражданство получать и не желают, и отнюдь не только потому, что им лень выучить эстонский.
Конечно, режим, созданный для «негров» в Эстонии, далек от режимов, существовавших для евреев в гитлеровской Германии, для африканцев в ЮАР или для «цветных» в южных штатах США до 1970–1980-х годов.
По некоторым данным, среди ста самых богатых людей Эстонии «негров» больше, чем «коренных».
Эстонские чиновники оправдываются правилами получения гражданства в других «цивилизованных странах», в первую очередь США. Но человек, родившийся на территории государства США, автоматически является его гражданином. В Эстонии же он должен еще пройти процедуру, по существу, изъявления лояльности «титульной нации». Это унизительно для человеческого достоинства, и сводить нежелание «негров» «коренизироваться» к нежеланию выучить эстонский язык — это значит либо не понимать элементарных вещей, либо сознательно вводить людей в заблуждение.
Политика «репатриации», «натурализации», а по существу — ассимиляции русского населения Эстонии приводит к результатам, далеким от целей эстонских политиков. За годы независимости Эстония потеряла пятую часть своего населения (в 1984 — 1,6 млн. чел., в 2007 — 1,3 млн.). В третьем тысячелетии по убыли населения Эстония (–0,64%) опережает и Россию (–0,37%), и Украину (–0,6%{28}). Это происходит как за счет «естественной убыли» — превышения смертности над рождаемостью (–0,32%), так и за счет отрицательного миграционного баланса (–0,32%). Это — чрезвычайно высокий показатель, выше только у некоторых стран Африки и Латинской Америки, а также некоторых постсоветских, например Грузии.
Итак, часть русского населения (не только русского, конечно, но в данном случае нас интересует в первую очередь оно) выехала и выезжает, часть принимает гражданство, но значительная (по эстонским меркам) часть — около ста тысяч — гражданство на условиях эстонского правительства принимать не желает.
А эстонская власть, в свою очередь, не желает признавать существование этой значительной части народа. Или, как охарактеризовал ситуацию вокруг переноса памятника депутат эстонского парламента Владимир Вельман, «в Эстонии власть перестала разговаривать с народом».
И в данном случае эту власть никак не оправдывает наличие либо отсутствие в мире стран, где власть разговаривать с народом даже и не начинала.
Но защитники правительства Эстонии, в том числе и украинские националисты, в истории с Бронзовым Солдатом очень любят детские аргументы. Когда мама хочет наказать ребенка, он кричит: «Ну да, Мишке можно, а мне нельзя!» Поумнев, ребенок начинает понимать, что за свои поступки каждый отвечает сам.
Адвокаты эстонских властей этого не понимают и упорно ищут случаи неуважительного отношения к памятникам в самой России. Но, во-первых, неправильные поступки, совершаемые одними людьми, не служат оправданием неправильных поступков, совершаемых другими людьми. Во-вторых, сколь бы высоко мы ни чтили память погибших в Великой Отечественной войне, в истории вокруг Бронзового Солдата дело не только в памяти.
Дело еще и в том, что фигура Бронзового Солдата была единственным в Таллине местом, где русские собирались БЕЗО ВСЯКОЙ ДОПОЛНИТЕЛЬНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ. Убрав памятник на окраину, как представляется эстонским властям, они уничтожили зачатки самоорганизации значительной части общества, существование которой власти отказываются признавать. Тут эстонские власти, конечно, крупно ошибаются — и более сильные режимы приказывали долго жить, пытаясь заставить людей делать то, что люди делать не хотят.
И наконец, любители сравнивать Россию и Эстонию умышленно или бессознательно «не замечают», что события вокруг памятников, например, в Химках и на Тынисмяги — абсолютно разные вещи. В Химках — русские против русских. И никого это особенно не интересует, в том числе и в самой России, как не интересует обхождение со своими памятниками любого народа, хоть китайского, хоть американского.
Эстония же, решительно отказавшись признавать даже свое нахождение в составе СССР, вернулась тем самым к ситуации, которая в иностранных государствах никогда и не менялась, — все советское было синонимом русского. Потому, когда эстонские власти выступили против русского памятника, возник конфликт «эстонцы против русских».
Политическая составляющая
В уличных конфликтах компании гопников часто высылают вперед мелких сявок, которые завязывают конфликт со случайным прохожим, а потом прячутся за спины «больших пацанов». Обращает внимание, что власти прибалтийских государств очень часть выступают зачинателями международных кампаний антироссийской направленности, но никогда не делают этого одновременно. Либо начинает Латвия (как было на 60-летие Победы), либо Литва, как во времена украинской «апельсиновой революции», либо Эстония, как в кампании вокруг Бронзового Солдата. Остальные, в том числе и неприбалты, присоединяются позже.
Эстафету подхватила Польша, почти сразу же заявившая (будто бы безо всякой связи с событиями в близкой Эстонии), что также будет убирать памятники с символикой прежней эпохи. Почти сразу откликнулась и Галиция — депутаты львовского горсовета приняли странное обращение, касающееся вроде бы пересмотра отношений к советским памятникам (из них в этом городе остались уже только памятники солдатам Великой Отечественной) в самом Львове, но, с другой стороны, вроде бы призывающее к тому же всю остальную Украину. Но привели такие призывы только к нагнетанию противостояния по меже восток — запад Украины.
Но не все же львовянам пихать народу в мозги свой отстойный, времен 30-х годов прошлого века, креатифф. У меня тоже возникла идея. Надо поставить в Харькове памятник лидерам ОУН и воякам УПА. Памятник должен изображать человека в немецкой форме с кокардой-тризубом, скрюченного, на полусогнутых, озирающегося вокруг со страхом и ненавистью и сжимающего в руке немецкий же автомат. Называться композиция будет «Памятник драпающему упивцу». По-моему, именно такая стилистическая трактовка наиболее отражает историческую роль ОУН-УПА в величайшей войне XX века.
Люди, воюющие с прошлым, пытаются снять комплекс былой ущемленности, тем самым преодолеть прошлый страх, но вместо того только растравляют его. Страх перед русскими довел американского министра обороны Форрестола до того, что он с криком: «Русские идут!» — выбросился из окна собственного офиса. Нынешние новоевропейские политики уже близки к этому градусу психоза.
Не удивляюсь, если ночами в кошмарах перед ними являются солдаты Великой Отечественной. Посмотрят с жалостью, плюнут в рожу — да и идут прочь.
После развала СССР и всеобщей приватизации в обиход вошло словосочетание «новые русские». Сегодня оно известно всем бывшим советским гражданам и очень многим иностранцам.
