Обозначает оно примерно то же самое, что в XIX–XX веках обозначало заимствованное из французского словечко «нувориш» (и созвучие тут, думается, не столь уж случайно). Так стали называть людей, внезапно и в одночасье разбогатевших и ставших собственниками огромных предприятий, в которые не вложили ни копейки. И не могли вложить, поскольку и денег таких у них не было, и приватизировались предприятия странно: государство «типа продавало» «типа бизнесменам» заводы и фабрики за деньги, которые само же им и давало в виде кредитов, залогов и т.п.
Огромные силы положили «новые русские» и служащие им за деньги и по убеждениям либералы на то, что создать приемлемый для массового сознания образ «эффективного менеджера». Но не выходил каменный цветок, потому что все прекрасно видели: вся их эффективность — это, по словам Маяковского, лишь «способность влезать легко и без мыла», — в приемные, гостиные и спальни тех политиков, которые в результате «демократизации» оказались близки к рычагам приватизации.
Не скоро, но стало ясно — многомиллиардные состояния пришли к ним не благодаря уму, воле, способностям и бережливости, — всем тем качествам, которые мы привычно продолжаем связывать с экономической успешностью. А благодаря
Потому и в массовом сознании тип «нового русского» получился очень неприглядным. Эдакий мещанин во дворянстве, сила есть — ума не надо, нахальство — второе счастье, с огромными амбициями («понтами», «распальцовкой»), скудным умом и еще меньшим образованием.
Примечательно и то, что не прижились словечки вроде «новый украинец» или «новый белорус». Хотя пресса и старалась, и старается до сих пор. Но народ всех бывших советских нуворишей, независимо от нацпринадлежности, называет «новыми русскими». И это лишнее доказательство того, что в народе нашем на подсознательном уровне существует убеждение: все мы, и украинцы, и белорусы — те же русские. И при этом, конечно, все люди разные: одни со знаком качества, другие — со знаком рвачества.
«Новый русский» — это вовсе не то же самое, что «богач», «олигарх», «миллионер-миллиардер». Это особый образ жизни и особый набор реакций на окружающий мир. С.Г. Кара-Мурза даже полагает, что это в значительной степени новые люди, новый народ, ментально и как следствие поведенчески отделившийся от прежнего народа.
Под влиянием перестроечной образца конца 1980-х и праволиберальной прессы 1990-х тип «нового русского» — нового человека — изжил в себе некоторые прежние качества и выработал новые, более соответствующие новым условиям меняющейся среды. Сейчас не время на этом останавливаться, отмечу лишь, что «новый русский» выработал то, что можно охарактеризовать как
Сегодня мало кто не обидится, если его назвать «новым русским».
«Новые европейцы» — это другое. Это не столько люди, ведь гастарбайтеров из бывших стран соцлагеря в богатых странах никто не называет «новыми европейцами». Так называют страны, или, если угодно, сообщества, вступившие в ЕС после развала СССР. К одним (например, Чехии) такое определение применяется реже, к другим (Польше, Прибалтике) — чаще. Чем богаче страна, тем дальше она от «новых европейцев». И наоборот.
«Новые европейцы» тоже выработали себе новый образ жизни, образ действий, варианты реакций и жизненную философию — то есть то, что обобщенно и не всегда правильно сегодня называют менталитетом.
Попытавшись участвовать в современном разделении труда, они быстро убедились, что конкурировать со староевропейцами они не способны ни в чем.
Тогда они поняли, что — хочешь не хочешь — могут занять только нишу
Их не беспокоил тот факт, что такую роль Восточной Европе (да и Германии) отводил Адольф Гитлер. Впрочем, Германии-то понарошку, только для экспорта в «еврейские плутократии» вроде Великобритании или США.
Но нынешние новоевропейцы приняли такую роль с тем большей охотой, что никакой иной им все равно предоставлено быть не могло.
Однако сознание фронтира в новоевропейских странах удивительным образом мутировало. В прежние века это были действительно сообщества, стоявшие перед угрозой и защищавшие от этой угрозы внутренние, более спокойные области.
В странах же «Новой Европы» сознание фронтира базируется не на реальности, а на ушедших в прошлое мифах. Сегодняшняя сильно ослабленная и в экономическом, и в социальном, и в военном плане Россия вряд ли может противостоять даже отдельным наиболее сильным странам Европы — не говоря уже о НАТО в целом или США.
Потому участие стран «Новой Европы» в современном разделении труда свелось к своеобразной PR-деятельности: они пугают «Старую Европу», боятся сами и просят за эту свою «работу» помощи и у Европы, и у США.
Страны похожи на людей: «новые европейцы» тоже обижаются, когда их называют «новыми европейцами».
Глава 7. Рыжие и память: не сгрызу, так понадкусываю
— А что, какие слухи в Киеве, — гетман крепко сидит?
— Покуда немцы держат…
Интересно девки пляшут. Еще интереснее поют исполнители вчера антисоветских, а сегодня антирусских партитур. Они никогда не выступают хором, одновременно, хотя скоординированность всех этих кампаний незаметна только людям, которые произошли не от обезьян, а от кротов. В националистическом концерте запевает один, другой подхватывает, а уже затем включается хор.
Это очень наглядно проявилось в примере с Бронзовым Солдатом: Эстония начала, Польша подхватила, потом включились иные ново- и недоевропейцы. Увы — Украина тоже.
Впрочем, удивляться этому мы давно уже перестали. Ненависть оранжевых, или украинских националистов, или национал-демократов к нашему общему советскому прошлому является, как говорят медики, не врожденной, а благоприобретенной.
То есть приобретенной «во благовремении», а вовсе не кому-то во благо. Пока что от подобных фобий только вред. Но факт, что это у них не от рождения.
18 мая 2008 г. официальное Интернет-представительство Виктора Ющенко распространило текст{29}, который мы процитируем:
