Наконец однажды утром он пришел радостный.
— Маня приземлилась благополучно, сегодня ваша очередь, — сказал он Луизе.
В час ночи к дому тихо подъехала машина. По каменной лестнице простучали сапоги командира взвода.
— Луиза, готова? Давай быстрее! — показал он на чемодан и лежавшую на нем шубку. — Там Толя ждет, — с улыбкой добавил он.
Луиза засуетилась, надевая красивые, уже несколько поношенные боты и шубку.
— До скорого свидания! — крикнула она нам и нырнула в машину.
В сырых углах нашего подвала будто потемнело. Мы сразу почувствовали, как нам не хватает бодрой шутки и заразительного смеха Луизы. Даже выдержанный и строгий Виктор, мой «брат», все время вспоминал:
— Как-то там наша птичка приземлилась?..
Следующую ночь мы опять сидели за домино в ожидании, не зная, чей же сегодня жребий.
— Наверное, мой черед, — говорил Виктор. Машина подъехала, как и вчера, в час ночи.
Опять застучали по лестнице тяжелые сапоги командира. Он обвел разведчиков глазами и действительно остановил их на Викторе.
— Собирайся! — сказал он.
Уехал и Виктор. Но через час мы опять услышали, как подъехала машина, и Витя сбежал вниз.
— В чем дело? — бросились мы к нему. — Что-нибудь случилось?
— Не выбросили. — Он пожал плечами.
— Почему не выбросили?
— Не знаю, — стаскивая сапог, раздраженно сказал Витя. — Вот со мной приехал командир и штурман, у них и спрашивайте…
На лестнице послышались шаги, и в подвал спустились двое: Миша и огромного роста летчик, в меховых унтах и кожаном шлеме.
— Здорово, ребята! — весело поздоровался летчик и, увидев домино, сразу подсел к бочке. — В козла ударим?
— Ударим! — послышались голоса.
Села тасовать камни и я. Но именно в этот момент меня окликнул Миша:
— Сычева, ко мне! Собирайся, сегодня прыгаешь ты.
— Почему? — удивилась я. Голос у меня дрогнул.
Пристально взглянув на меня, Миша ответил:
— Такой приказ. Виктора — завтра. Ясно? Собирайся!
— Ясно, — ответила я не очень уверенно.
Миша подсел к играющим в домино, а я пошла в свой угол, за ящики, собираться.
Неожиданный приказ меня смутил настолько, что мне стало зябко… Набросив теплый платок на плечи, я стала укладывать вещи в чемодан. Под руки мне попала фотография Лоры. Свет фонарика упал на белобрысую детскую головку, и на меня опять, как живые, смотрели удивленные большие детские глаза. Этот взгляд дочки мне всегда казался упреком, а в этот вечер особенно…
Тоскливо заныло сердце, слезы сдавили горло. Прижав фотографию к губам, я заплакала. Вспомнились протянутые ко мне ее маленькие ручонки, когда я в последний раз выходила из дому с вещевым мешком за плечами. Трудно мне было тогда от них оторваться.
«Лоруша, прости и прощай! — шептала я. — Увидимся ли еще?»
По ту сторону ящиков слышны были споры и азартный стук костей домино о пустую бочку. Тусклое пламя коптилки иногда, будто пугаясь, вздрагивало, ярче освещая подвал. Вытирая слезы, я не могла отвести глаз от маленького, такого жалкого личика. «Сиротка моя… Наверное, спишь спокойно и маленькую ручку, как всегда, под щечку подложила… Фашисты, гады, — вспыхнула злобная мысль, — хотят отнять у тебя покой и жизнь, как у тех…» — и перед глазами замелькали картины: ужас первого дня войны. Горькие слезы перепуганных детей, беспомощность взрослых в пионерском лагере, изуродованные бомбежкой трупы. Вспомнилось зверское убийство детей тети Гаши. Вдруг показалось, что окровавленные руки фашистов тянутся к спящей Лорочке… Ненависть высушила мои слезы. Опять ко мне вернулась прежняя решимость: мстить этим гадам! Уничтожать их! Не откладывая, не медля ни одного дня!
Сбросив платок и захлопнув крышку чемодана, я подошла к Мише и громко сказала:
— Я готова.
— Молодец! — все еще всматриваясь в свои камни, рассеянно откликнулся командир. — Сейчас поедем. — И, с силой стукнув дублем по бочке, крикнул: — Тур окончен, хлопцы. Поехали! — обратился он к штурману.
Надев белый меховой жакет и обвязавшись платком, я простилась с товарищами.
— До встречи! — ответил Виктор.
По дороге к аэродрому я спросила у штурмана:
— А Луизу вы выбросили?
— Да, конечно, — сказал он. — Только с другого самолета. Со скоростного бомбардировщика.
— А как Анатолий расставался с Луизой?
— Да как… Вообще-то. Свинцов сильный человек, а здесь и он сдал. Понятно, конечно: так любить и пустить на такое задание… Когда он вошел к нам, Луиза бросилась к нему. А он очень сдержанно (видно, собрал всю свою волю) спросил ее: «Ну что, готова?» А она молча обняла его и смотрела глазами, полными слез.
— На нее мало похоже, — заметила я.
— Плакала… «Ну только без слез», — нахмурил брови Свинцов и зачем-то стал поправлять лямки парашюта. Пальцы его заметно дрожали.
— Еще бы! — сказал лейтенант Миша. — Жена. «Родная, береги себя и нашу любовь!» — твердил он ей.
«Бедная Луиза», — подумала я, вздохнув, и услышала опять голос штурмана:
— Видно уже теряя самообладание, Анатолий прижал ее к себе и, зажмурившись, что-то неслышно говорил ей. Я наблюдаю за картой и сквозь шум мотора слышу, он кричит: «Я уверен в тебе, Ляля! Ты сможешь избежать этого! Луиза Лаунберт должна вызывать у них уважение!»
Увидев Джанкой, я крикнул: «Приготовиться!»
Он целует ее, не выпускает, а за бортом самолета — разрывы снарядов. Я погасил свет и рванул бортовую дверь. Хлынул морозный ветер. В темноту врывались вспышки разрывов. Свинцов стоял на коленях и исступленно целовал руки жены. «Я горжусь тобой!»
Я дал сигнал к прыжку — мигнула зеленая лампочка.
«Пошел!» — махнул я рукой. А Анатолия пришлось взять под руку и буквально оттащить от Луизы.
«Толя, я люблю тебя!» — донесся с порога открытой двери голос Луизы, и она исчезла в темноте.
Свинцов рванулся за ней, еле удержали его. Да… такие дела. Такая у них родилась любовь…
Помогая мне застегивать лямки парашюта, Миша спросил:
— Правил посадки не забыла?
— Нет.
— А легенду?
— Нет, — твердо ответила я и удивилась, увидев перед собой маленький самолет «ПО-2», «кукурузник»: — С крыла прыгать?
— Да, — ответил Миша и помог мне забраться в кабину.
Мы летели быстро и скоро очутились над Симферополем. Самолет набрал высоту. Забили зенитки, вокруг рвались снаряды. Лучи прожекторов часто прорезывали темноту, стремясь нащупать нас. С трудом я заставила себя выйти на крыло самолета, вцепилась в борт, приготовилась к прыжку, но когда увидела сигнал «Пошел!» — у меня забилось сердце, стеснило дыхание. Взглянула в темную пропасть и отступила назад, прижавшись к борту самолета.
— Ну, что ты? — рассердился штурман. — Пошел!
