Вспомнили и Агнию Митрофановну Золотареву, директора Симферопольской железнодорожной школы, в которой мы учились. Агния Митрофановна была старым членом партии. Часто она рассказывала нам, ученикам, о революционном движении в России, об Октябрьской революции, участницей которой она была. Мы слушали ее затаив дыхание. Всегда спокойная и выдержанная, она старалась внушить нам любовь к знаниям и Родине, воспитать нас настоящими патриотами. Этому Агния Митрофановна отдавала все свои силы и талант педагога.
Ярко вспомнился день, когда мы с Катей впервые надели пионерские галстуки. На всю жизнь запомнились слова пионервожатой:
— Отдавая салют, пионер поднимает руку выше своей головы в знак того, что он интересы трудящихся всех стран ставит выше своих личных интересов.
Летом мы часто ходили в походы. Где-нибудь в лесу раскидывали палатки, зажигали костры, варили картошку, пели песни, играли. Но вот мы — комсомольцы, и теперь, когда потребовалось защищать Крым от захватчиков, мы с Катей встретились.
Я расспросила Катю о новостях, разузнала о последних немецких приказах.
Катя должна была отвести меня на квартиру, но было еще рано, и мы решили поспать. Катя отвернулась к стене и быстро уснула, а я долго ворочалась, прислушивалась к каждому шороху за окном. Но, согревшись, тоже забылась.
— Вставай, Тамара! — разбудил меня голос подруги. — Время идти.
Мы собрались, поблагодарили гостеприимную хозяйку и вышли.
На улице мне казалось, что все прохожие присматриваются ко мне, а встретив первого немца, я даже на миг приостановилась. Ведь мне еще не приходилось видеть немцев вот в такой «мирной» городской обстановке.
«Вот они, убийцы проклятые, — думала я. — Ходят по моему родному городу, как хозяева!»
Катя дернула меня за рукав:
— Ты что, Тамара? Не обращай на них внимания и не смотри, а то сейчас прицепятся.
Дом, в который привела меня Катя, находился на одной из центральных улиц города. Во дворе было много закоулков. Я знала, что где-то в этом доме у своей «тетки» должна жить и Луиза, причем комнату нам с «братом» должны были подыскать так, чтобы мы всегда могли видеть из окна крыльцо Луизы.
Хозяйка квартиры встретила меня радушно.
— Вы одна? — удивилась она. — А мне сказали, что здесь будут жить двое.
— Да, брат и сестра. Брат ее приедет завтра, — ответила за меня Катя. — Завтра я его приведу, — шепнула она мне и ушла.
Окна небольшой, уютно обставленной комнаты выходили во двор. Под окнами стоял мягкий диван, в углу — широкая кровать.
— Вот здесь я и буду спать, — сказала я, садясь на диван. — А брат — пусть на кровати. Он болен, ему нужен покой.
«Брата» должны были снабдить справкой, что он — в последней стадии туберкулеза (немцы очень боялись этой болезни) и что ему нужен постельный режим.
— Это ваше дело, располагайтесь как дома, — сказала хозяйка. — Я завтра уеду к сестре, вам будет свободнее.
Эта приветливая, но не очень разговорчивая женщина мне понравилась. Муж ее, как я узнала позже, был на фронте, а сын партизанил в лесу. Она боялась, что об этом узнают немцы, и решила уехать на время в район к сестре. Вероятно, она догадывалась, кто мы такие, но ни о чем у нас не спрашивала.
Я взяла с этажерки какую-то книгу и, раскрыв ее, легла на диван так, чтобы мне хорошо был виден из окна весь двор. Во двор выходило несколько дверей. В которой же из них должна появиться Луиза? Мне не терпелось это узнать. «А вдруг что-нибудь случилось и Луизы здесь нет? Вдруг ей не удалось разыграть свою роль так, как было намечено, и ее разоблачили и схватили?» — думала я.
Хозяйка прибрала комнату, оделась и ушла.
Я долго лежала на диване с раскрытой книгой, и в голове у меня теснились тревожные мысли. Посчастливится ли мне здесь, в родном городе, захваченном врагом? Как я должна держать себя? Ведь до войны у меня здесь было много знакомых. А если кто-нибудь встретится на улице?
Задумавшись, я не сразу услышала за окном сигнал автомашины. Через ажурную занавесь осторожно выглянула в окно. У соседнего крыльца остановилась легковая машина. Возле шофера сидел немецкий офицер. Вот он открыл дверцу, вышел и направился к крыльцу. На крыльце, вся в трауре, в шляпе с откинутой длинной черной вуалью, появилась женщина. Меня бросило в жар. Это была Луиза.
Но кто бы мог ее сейчас узнать! Как же она изменилась — плечи опущены, бледное лицо осунулось и выражало глубокую тоску. Глаза ввалились и покраснели от слез.
«Что с ней? А вдруг ее арестовали?» — мелькнула мысль.
Но, увидев, как провожающий Луизу офицер галантно подал ей руку и, раскрыв дверцу машины, вежливо расшаркался перед ней, я успокоилась.
«Наверное, едет в штаб. Но ведь день ее первого визита был уже давно. Значит, она часто там бывает, — размышляла я. — Это хорошо!»
Обратно Луиза приехала очень поздно и не одна. Слышалось несколько мужских голосов, среди них выделялся грустный, но кокетливый голос Луизы.
Наутро Катя привела «брата». Я ему рассказала о Луизе. Разложив по комнате учебники, Виктор тотчас принялся возиться с передатчиком.
— Ночью постараюсь связаться, — пообещал он.
Ожидая позывных, Витя не спал всю ночь, я не дождалась и уснула. А на следующий день получила первое задание: провести разведку на Симферопольском шоссе, по которому войска и танки фашистов двигались на Севастополь.
«Пройдусь вначале по знакомым улицам, — решила я, — а потом, когда начнет темнеть, найду себе место…»
На мне было теплое шерстяное платье, добротный меховой жакет, на голове большой шерстяной платок.
Идя по городу, вглядывалась в знакомые места. Вот Феодосийский мост над шумным после обильных дождей Салгиром. Каждый камень, каждое дерево были мне памятны с детства. Хотелось поскорее увидеть дом, где я росла, круглый бассейн во дворе, а около крыльца — ветвистый орех, раздвоенный до корня. Мы с подругой часто забирались в его расщелину и, усевшись там, мечтали о будущем.
Завернула за угол и вместо красивого двухэтажного дома и ветвистого ореха увидела груду развалин. Редкая решетка вокруг двора была разворочена, из-под нее торчали остатки орехового дерева.
До окраины города шла быстро, больше нигде не задерживалась. Остановилась у полуразрушенного домика возле шоссе. Изображая из себя рачительную хозяйку, подобрала с земли валявшуюся железку от надворного фонаря с названием улицы и номера дома, а сама в это время внимательно оглядела дорогу.
Мимо сновали туда и сюда легковые машины, проезжали подводы с сеном и разными грузами, мчались мотоциклы.
Уже стемнело, и на меня начали обращать внимание. По-видимому, в этот час не разрешалось ходить.
Зайти в домик мне показалось небезопасным, и я пошла по тропинке в поле. Голову сверлила одна мысль: «Где выбрать место для наблюдения?»
Сумерки сгущались. Отошла метров на сто и, потеряв тропинку, куда-то провалилась. Яма, в которую попала, оказалась старой воронкой от бомбы. «Вот отсюда и буду вести наблюдение». На дне оказалась талая снеговая вода. Подползла к краю воронки, сняла с себя белый шерстяной платок и прикрылась им для маскировки. Пронизывала сырость. Чтобы не простудиться, растерла снеговой водой руки и лицо.
К ночи движение усилилось, но проезжали пока только обозы да легковые машины. Долго следила за дорогой, наконец усталость взяла свое, и я задремала. Мне снилось, что я стою на огневой у орудия, а вокруг меня столпились бойцы и расспрашивают, где я так долго была. Стала рассказывать обо всем пережитом, о том, как фашисты издеваются над советскими людьми в оккупации, разрушают построенное нами. Вдруг раздался грохот, затряслась земля — на нас пошли танки. «Давайте снаряды!» — крикнула я
