Выговаривая как-то после занятий бойцам, я решила и в них бросить тот камешек, который подействовал на Анисина и попал в самую цель.
— Вы должны стать настоящими, дисциплинированными бойцами. Я не хочу постоянно помнить о том, что некоторые из вас бывшие… заключенные, и делать вам скидку. Об этом надо забыть!
Я почувствовала, что мой маневр удался. Бойцы промолчали, и, как мне показалось, многие задумались. С того времени дисциплина изменилась к лучшему.
К Анисину была по-прежнему более требовательна, чем к другим. Но при подчиненных старалась не делать ему замечаний.
Однажды Анисин пришел в землянку, когда я писала конспект занятий.
— Товарищ младший лейтенант, разрешите обратиться?
Я взглянула на него и тоном, не допускающим возражений, сказала:
— Прежде чем обращаться к командиру, надо осмотреть себя и заправиться. Выйдите, заправьтесь, тогда и зайдете.
Анисин покраснел, видно, рассердился, но вышел. В это время в землянку спустился командир роты. Я встала и приветствовала его. Старший лейтенант взял мой конспект и стал проверять.
Вошел Анисин, заправленный, подтянутый.
— Товарищ младший лейтенант, разрешите обратиться?
— Товарищ Анисин, устав говорит, что нужно у старших просить разрешения обращаться к младшим. Зайдите снова.
Анисин быстро вышел. Не прошло и минуты, как он вновь спустился в землянку.
— Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться к младшему лейтенанту?
Получив разрешение, Анисин обратился ко мне по всем правилам. Когда я ответила на его вопрос и он ушел, командир роты засмеялся:
— Это хорошо, Сычева, что вы учите их строгому соблюдению устава. Но не забывайте, что бойцы любят, когда командир беседует с ними запросто, рассказывает о боях, а вам ведь есть о чем рассказать. Бойцы должны видеть в лице командира своего старшего товарища и руководителя.
Долго я думала над словами командира роты и поняла, что он прав — беседовать с людьми надо чаще.
Ежедневно во взводе шли занятия, основательно изучали противотанковые пушки, часто стреляли из них с открытых и закрытых позиций, зная, что воевать, возможно, придется в горах и может понадобиться навесной огонь. Изучали тяжелые 120-миллиметровые минометы, автоматы, учились бросать гранаты, знакомились с ружьями «ПТР».
Люди были толковые и быстро запоминали все, что им объясняли. Особенно радовали успехи взвода по строевой подготовке. Часто после вечерней поверки командир батальона выносил благодарность взводу за хороший строй и примерную дисциплину.
Как-то я подошла к землянке бойцов и услышала, как Анисин на кого-то кричал:
— Тише, ты!.. Не ругаться! Это тебе не «малина». Ты знаешь, что нельзя употреблять нецензурные словечки, она не любит этого. И без них можно. Что, не нравится дисциплина? А чего от тебя в бою ожидать, если ты здесь не слушаешься?
И, помолчав, строго добавил:
— Чтобы брани я больше не слышал. И потверже выучи устав, а завтра мне ответишь.
Сколько я потом ни добивалась у Анисина, с кем это он так разговаривал, помкомвззода не сказал.
— Если повторится, — ответил он, — я приведу его к вам.
Мои бойцы любили нашего молодого веселого политрука, организатора интересных военных игр, соревнований, викторин и бесед. Анисин всегда говорил бойцам: «Если сегодня не будет нарушителей дисциплины, попрошу политрука, чтобы побеседовал с нами вечером». И все дружно старались не заработать взыскания. С усердием чистили свое оружие и все приказания выполняли безоговорочно. Опасаясь нарушить дисциплину, они следили друг за другом, стремились один другому помочь. Меня радовало, что бойцы делают друг другу замечания, а младшие командиры, авторитет которых я всегда стремилась поднять среди рядовых, стали более требовательны и справедливы.
В течение месяца дисциплина во взводе заметно улучшилась, люди стали исполнительны и по- армейски подтянуты.
Из всех бойцов только один не поддавался воспитанию, часто нарушал дисциплину — Дробот. Его круглые хитроватые глаза по-прежнему бегали по сторонам, а приплюснутый нос так и вынюхивал, где бы что стащить. На него постоянно жаловались бойцы и офицеры других подразделений. У одного он стянул табак, у другого сахар, а из деревни, смотришь, тащит какую-нибудь вещь, зачастую совершенно ему ненужную.
Однажды, когда я сидела в землянке, офицер, дежурный по части, привел ко мне двух девушек из села. Одна из них со слезами на глазах рассказала, что она эвакуирована из Ленинграда.
— Там остались мои родители и, наверное, погибли… — Губы девушки жалко дрогнули. — Сегодня к нам во двор за водой на машине приехал ваш боец. Он говорил, что у них лейтенант — женщина, и поэтому я к вам пришла… Мы с ним разговорились, и я ему, рассказывая о себе, показала висевший на золотой цепочке медальон с фотографиями моих родителей. Это у меня осталась единственная память о них…
Приложив руку к груди, девушка умоляюще посмотрела на меня, как будто это я забрала и должна отдать ей медальон.
— И когда он уехал, медальона на шее не оказалось, — развела она растерянно руками. — Я, наверно, обронила его… Но мы сейчас же стали искать и не нашли… Хочу спросить вашего бойца, — может быть, он нашел его?.
— Надо меньше с бойцами баловаться, — рассердилась я, уверенная, что это работа Дробота.
— Нет, — серьезно покачала головой девушка. — Мы на бойцов будто на родных братьев смотрим. Мы, ленинградцы, видевшие ужасы войны, особенно любим нашу армию… Он даже не подходил ко мне близко, мы просто беседовали, а уезжая, уже стоя на крыле машины, он только дернул меня за косу и, засмеявшись, крикнул: «Для памяти!»
— Вызовите ко мне Дробота, — сказала я помкомвзвода, который слушал рассказ девушки, хмуро глядя себе под ноги.
Анисин быстро ушел в землянку, где располагался взвод. Тем временем, беседуя с девушкой, я узнала, что они сопровождают эвакуированных из Ленинграда детей и завтра отправляются дальше, в глубокий тыл.
Анисина долго не было, а когда он возвратился, на его большом круглом лице скользила смущенно- виноватая улыбка. Он молча протянул руку девушке. На большой ладони лежал изящный золотой медальон.
— Он нашел его, — сказал Анисин, не глядя ей в глаза.
Изумленная девушка обрадованно поблагодарила нас. Подруги ушли.
— Почему не пришел Дробот? — пристально посмотрела я на помкомвзвода.
— Сейчас он не может, — пробурчал тяжелым басом Анисин, отводя от меня глаза.
— Анисин, в чем дело? — спросила я и хотела сама идти во взвод, но Анисин своим широким телом заслонил мне выход из землянки.
— Не ходите, товарищ младший лейтенант, его там хорошо обработали, я еле оторвал. В такие дела лучше не вмешивайтесь, — хмуро добавил он.
Я сделала вид, что рассердилась, но в душе была довольна, что воспитанием Дробота занимается весь взвод. На своем решила все же настоять и приказала, чтобы после ужина Дробот пришел.
Приказ был исполнен. Бросив взгляд на распухшее, разрисованное синяками лицо бойца, я сделала вид, что не замечаю ничего, и спросила:
— Товарищ Дробот, как это получилось, что у вас очутился медальон этой девушки?
Боец молчал, смущенно опустив глаза.
— Я вас спрашиваю!
— Да так… Нашел, — задумчиво потер он свой посиневший приплюснутый нос.
— Станьте, как положено перед командиром, и отвечайте правду!
