— За каждое
— Ну а дозволенное, — весело произнес Кромвель, — различается, если переходить от секты к секте.
Годы и скорбь отделяли настоятельницу от опасной энергии англичанина, и она не могла обвинить его в этой выходке. «Христос, — вспомнила она, находится в каждом человеке… только иногда в неузнаваемом облике».
— Меня радует, — проговорила она, — ваше знакомство со Священным писанием. Как могло мне показаться, Всемогущий не играет чрезмерно большой роли в вашей жизни…
— Тем не менее, конечно, не отвергая Господа, — ответил Кромвель (и все закивали, подчиняясь формальностям века), — нам легче представить Его находящимся где-то вдали. Можно видеть в Нем основу пристойного общественного порядка, но только не руку, управляющую людьми. На мой взгляд, мы можем считать себя сиротами, одинокими в этом мире… ну а раз так, каждый должен идти только своим путем.
Настоятельница явно не была задета, и это только еще больше распалило Кромвеля.
— Если бы я не знала, что Спаситель мой жив и однажды вновь ступит на Землю, жизнь стала бы… невыносимой. У нее не было бы никакого смысла.
— Ну почему он должен существовать? — выкрикнул Кромвель, еще более возбуждаясь. — Каким образом мы с нашей ничтожной перспективой должны видеть какой-то смысл? Я не вижу необходимости в существовании ада, рая, да и смысла тоже. Мы обитаем в могучей Вселенной, настоятельница, и для нас этого более чем достаточно.
Адмиралу Солово разговор давно уже был неинтересен, да и настоятельница сохраняла покой. Тем временем, сверху или снизу глядя на всю эту философию, Каллипия де Маринетти подмигнула Нуме Дрозу и переступила своими бесконечными ногами. Игнорируя всякие мысли о раскаленных докрасна щипцах и ноже палача, Дроз отвечал тем же, как подобает крохотной твари, хватающейся за любой быстротечный момент, предоставленный ей жизнью.
— Итак, все они срезаны? — спокойно спросил адмирал Солово.
— Все до единого, — ответила взволнованная новициатка. — И она не встала в обычное время. Сестры встревожены.
Де Маринетти опустила утешающую (возможно) ладонь на плечи юной монахини и погладила ее руку.
— Никто не думает, что вы в ответе за это, моя очаровательная, проговорила она. — Мы можем подозревать кого угодно, только не вас.
— И не меня! — запротестовал Кромвель. — Я способен на многое…
— Точнее, на все, — поправил Нума Дроз, выражая мнение профессионала.
— Но не на мелкую месть, — настаивал Кромвель.
Адмирал поглядел на наемника, пронзая его серыми глазами. Последовал неприятный момент. Наконец, завершив внутреннее обследование, Солово удовлетворился.
— Я верю вам, — сказал он. — Однако, учитывая эти непрекращающиеся дебаты с настоятельницей в течение последних двух недель и ваше явное нежелание смириться с поражением, легко простить наше первоначальное заблуждение.
— Я не причинил бы зла не только настоятельнице, — держался своего Кромвель. Внимательный взгляд адмирала уже усматривал слабое сияние над его челом, — но и любой пожилой даме.
— Если только этого не потребует дело, — вновь пояснил Нума Дроз.
— Естественно, — снизошел Кромвель.
— Тогда отлично, — проговорил Солово. — Петля подождет… какое-то время. Пойдемте, сначала изучим свидетельства.
— Но для вопросов может не оказаться причин, — прокомментировал Нума Дроз. — Старые дамы нередко поздно встают. Моя прабабушка…
— Нет, — уверенно заявил адмирал. — Здесь стало теснее, я чувствую это. Она ушла.
Слова его разом решили вопрос, и все поднялись из-за стола.
— Оставайтесь здесь, — обратился адмирал к новициатке и, заметив хищный огонек в глазах де Маринетти, добавил: — И все же лучше вам пойти с нами; хватит с вас приключений на сегодняшний день.
Сад был пуст… зеленая могила обезглавленных стеблей.
— Сколько же часов терпеливого труда, — удивилась Каллипия, потребовалось, чтобы срезать и собрать каждый цветок. Безусловно, это работа или ненависти, или любви…
— Чувства, связанные весьма близким родством, — прокомментировал адмирал, позволив себе нотку пренебрежения на первом слове. — А где располагается опочивальня настоятельницы? — осведомился он.
Новициатка указала на внушительную преграду в конце погубленного сада.
— Грубую силу, будьте любезны, — обратился адмирал к Нуме Дрозу.
Огромный швейцарец немедленно прибег к помощи кованого сапога; дверь треснула, не выдержав насилия. С контрастирующей мягкостью он высвободил пострадавший засов. Дверь распахнулась.
Адмирал Солово вошел в келью, как Мехмед-Завоеватель в Константинополь. Остальные следовали за ним с опаской, подобно ученикам у Гробницы Воскресшего.
Гроб сей не был пустым. Настоятельница, оставив мир позади, спокойно сидела в кресле возле постели, окруженная своими собранными земными радостями. Повсюду, где только можно было, стояли чаши и вазы, полные цветов, даже пол и постель были густо усыпаны ими, так что обычно скудная и строгая келья в тот день просто полыхала многоцветием красок.
Пока его помощники и последователи дивились, пытаясь запечатлеть в памяти увиденное, чтобы вспоминать в преклонном возрасте, Солово предпринял недолгий розыск и обнаружил незапечатанный конверт, прислоненный к полному цветов умывальному тазу.
— Я услышала зов, — бесстрастно прочел он собравшимся свидетелям, и послушно покоряюсь ему, не желая ничего оставлять за собой. Мой Спаситель жив, я это знаю.
Томас Кромвель вздохнул.
— Последнее слово, как всегда, оставалось за ней, — с горечью сказал он.
— Должно быть, она ощутила на себе тяжелую руку времени, — предположил Кромвель, — и не ошиблась.
Адмирал Солово сделал ход, которым обрек ладью Кромвеля на верную гибель.
— Думаю, со старыми друзьями не прощаются так, как это сделала настоятельница. Представьте себе, каково ей было бы проснуться на следующее утро!
— Быть может, она приняла яд, чтобы избежать позора, — терялся в догадках Кромвель, кривившийся над доской и не желавший признать поражение.
— Нет, — ответил Солово, разглядывая опустошенный сад. — Я немного знаком с искусством отравителя. Настоятельница отбыла, повинуясь зову одной лишь природы.
— И ее видели снова! — пискнула госпожа де Маринетти. — Этим утром! Одна из новициаток сказала мне.
— Я тоже слыхал об этом, — проговорил адмирал. — Похоже, она сохранила интерес к своему бывшему саду.
«Бывшему» — точное слово. Измученный скукой и похотью, Нума Дроз заставил повиноваться самых стойких монахинь, превратив сад, как и намеревался, в цитадель. За одну короткую неделю все растения исчезли, уступив место щебенке.
— Мертвые, — Кромвель сплюнул, — уходят, и, конечно, незачем им возвращаться, чтобы смущать нас. В этом их огромнейшее достоинство. И этого требует правильный порядок вещей.
— Как так? — спросил Солово, являя вежливый интерес к государственным соображениям солдата.
— Ну, подумайте, что будет, — ответил англичанин смело и уверенно, если каждый казненный своим господином будет возвращаться, чтобы осмеять его решение? Что будем делать, если каждый висельник потом будет изображать, что суд был неправым? Нет, адмирал, тогда начнется просто метафизическая анархия!
Солово решил, что подобная ситуация скорее понравилась бы ему, и высказался в пользу открытой в обе стороны могилы.
— К тому же, — продолжал Кромвель, — смерть этой женщины облегчало ожидаемое доказательство собственной правоты. Не сумев пробудиться к жизни вечной, она должна была, если только имела такую возможность, пережить крушение собственных фантазий. Однако, увы, она не способна на это, потому что я прав, а она мертва.
Тут де Маринетти охнула и ткнула пальцем в воздух. Адмирал Солово улыбнулся, а Кромвель подпрыгнул, подбросив в воздух доску и шахматные фигурки.
Настоятельница скользила вдоль одной из стен, прикасаясь к незримым цветам и нюхая их. Они видели старую даму как сквозь серую вуаль… фигура ее мерцала, словно бы она то и дело проходила врата между ее миром и реальным. Присутствия адмирала и его людей монахиня будто не замечала. Наконец, она вступила в некую часть параллельного мира, невидимую человеку, и исчезла подобно погашенному огоньку свечи.
Каллипия де Маринетти глубоко вздохнула и провела руками по шелковому платью.
— Вот уж не думала, — мурлыкнула она, — что испуг может быть столь восхитительным.
Томас Кромвель был настроен менее оптимистично. Он глядел вслед видению, не скрывая жестокости.
— Все это я воспринимаю как оскорбление, — проговорил он негромко.
— Когда тебя преследуют духи, — сказал адмирал Солово, — важно стоять смирно.
— Что? — гневно огрызнулся Кромвель, с трудом отрывая свой взор от настоятельницы, которая вновь приближалась, обходя исчезнувшие клумбы.
Солово со смирением пропустил мимо ушей неуважение подчиненного, посчитав его результатом перенапряжения. Более двух недель призрак определенно изводил Кромвеля как частыми появлениями — иногда в самый неудобный момент или минуты уединения, — так и их последствиями. Англичанин вбил себе в голову, что все, даже смешливые новициатки, смеются над ним.
— Я хочу сказать, — терпеливо принялся пояснять адмирал, — что видения допускаются к нам через особые врата. Если проследить за ними с помощью нашего кривого зрения, они мимолетны и случайны. Одно мгновение ты видишь его, а потом оно вдруг исчезло, чтобы вновь объявиться в другом месте. Соответствие измерений между нашим миром и… тамошним не является ни точным, ни предсказуемым. И если ты примешься двигаться в подобный момент, то рискуешь угодить в иные края. Кто может сказать, какая жуткая пасть незримо может разверзнуться на расстоянии простертой руки возле него?
