Теперь счет пойдет на секунды – консоли операторов завизжат разноголосыми зуммерами, сообщая о многочисленных ошибках. Дежурный сделает важный звонок и потребует разрешения на выключение лазера. Потратит минуту на сбивчивые объяснения – и только через две получит искомое. А через три минуты…
Погас свет. Пропали звуки. Как тогда, много лет назад, в кабинке лифта двадцатиэтажного дома. Только тогда я был с Павлой, а сейчас – сам. И вовсе необязательно думать, что там, за стенкой, сидит еще кто-то, продирает глаза и борется с тошнотой. Скоро его там не будет, и тогда я уж наверняка останусь один.
Я ведь этого, в конце концов, хотел?
Тускло зардели лампы аварийного освещения. На экране тонкой рубиново-красной линией нарисовалась схема трамвайчика в продольном разрезе и десять кружков поперечного сечения. Пассажирские палубы плюс нижняя, грузовая. На каждой по десять ячеек. В каждой ячейке по креслу. Ну, а в каждом кресле… По Ольге Матвеевне?
Вспыхнули лампы дневного света. Стенки, потолок, пол дрогнули и протяжно загудели, сотрясаемые мелкой дрожью. Это лебедь, рак и щука боролись за право первенства.
Через двадцать секунд невидимые судьи снова объявили ничью. Погас свет, заалели лампы. Сколько еще щелчков контрольного тумблера потребуется операторам, чтобы осознать всю серьезность и неизбежность происходящего?
Трех пар оказалось достаточно.
Писк огласил начало эвакуации. Одна за другой схлопнувшиеся над пассажирскими креслами капсулы покидали борт лифта. Ярус за ярусом. Загорался и гас индикатор шлюза, откачивающего воздух из хвостового отсека трамвайчика и выпускающего нанизанные на углеродную ленту герметичные капсулы в открытый космос…
Пришла очередь моего, седьмого, яруса. Вот отцепился толстяк с фотоаппаратом, отщелкавший двести тридцать девять пар обуви. Вот покинул борт спокойный, как слон, паникер – он до последнего момента был уверен, что все происходящее ему только кажется. Вот отсоединился безразличный к зарешеченным чудесам мальчик – во сне он видел свой послеобеденный японский мультик, со спецэффектами, как и положено. Следом ушел его отец, весьма состоятельный и, в общем-то, неплохой человек…
Я остался.
Выпростав руку, я расстегнул нагрудный карман, закинул в рот желтую пилюльку.
Опустели шестой и пятый ярусы. Уходили и любители поесть из трех тюбиков одновременно, и умельцы лишний тюбик отобрать, и не утолившие жажду поединка дуэлянты на столовых приборах.
Система эвакуации надъела второй ярус.
И с писком сломала зуб. Индикатор одной из ячеек на втором ярусе замигал. Поломка пускового механизма… Невозможность эвакуации…
На палубе я остался не один.
Нас как минимум двое.
Все остальные благополучно покинули трамвайчик. Без приключений. Но тот, на втором! Я смотрел на мигающий индикатор и с ужасом осознавал, что не готовился к такому повороту событий. К чему угодно, но не ко второй поломке!
Раскидав ремни, я покинул уют кресла и почти сразу же расправился с замками на люке. Люк открылся с едва слышным хлопком. Разница давлений, насос барахлит…
Перегнувшись через край, я ухватился за узкие скобы и начал спускаться вниз по шахте. Кроваво- красные лампы, словно люминисцирующие древесные грибы, вырастали из гладких стен тут и там, рассеивая тьму и выхватывая полосы делений. Над каждой полосой стояла цифра. '7', '6', '5'.
Я преступник. Нарушитель общественного спокойствия. Диверсант. Но не хладнокровный убийца. Не теплокровный, не односерийный, никакой. Я не смогу осуществить задуманное, если для этого придется заточить в кабинке лифта ни в чем неповинную жертву – и сбросить ее в плотные слои атмосферы. Это ведь человек! Беспомощный парень с автогеном, которому приписали все существующие грехи.
'2', а решения по-прежнему нет. Каковы мои действия? Попросить пассажира убираться к черту без капсулы, в скафандре? Или уговорить обождать, пока я тут закончу?
Перегнувшись, я постучал в люк. Тихо. Еще настойчивей я постучал в соседний.
– Как здесь открывается? – донесся из-за стальной перегородки голос. Женский. Без придыхания красотки, инфантильной игривости нимфетки, и уж точно без зрелой уверенности ма…
Ольга Матвеевна.
– Секундочку, – выдавил я и дрожащей рукой открыл хитроумный замок.
Квадратный с закругленными углами люк распахнулся, и в проеме показалось лицо мисс Марпл. Она хотела изречь что-то остроумное, но, заглянув в темный проем шахты, над которым я балансировал, тут же замахала руками:
– Заскакивайте быстрее!
Я перешагнул через порог, протиснулся мимо кресла и присел у противоположной стены. Посмотрел в лицо Ольги Матвеевны и сокрушенно вздохнул:
– Значит, вы остались…
– Конечно! А вы думали, что я так просто откажусь от своей мечты? – она усмехнулась. – При ближайшем рассмотрении выяснилось, что наши с вами мечты отнюдь не входят в конфликт. Вы обрезаете ленту – и я уношусь в космос вместе с вами, на верхнем отрезке ленты. Правда, выход?
– На борту космического лифта только один скафандр, – ответил я.
Ее лицо менялось на глазах.
– Вы хотите сказать, что… спастись сможет только один?
– Здесь только один скафандр, – повторил я. – Ремонтный скафандр для выхода в космос, он не предназначен для эвакуации пассажиров. Никто ведь не думал, что не сработают капсульные механизмы, – я посмотрел на основание канареечно-желтого кресла и ужаснулся. Его словно снарядом из гаубицы разворотило.
– Переборщила, – поймав мой взгляд, грустно заметила Ольга Матвеевна. – Может быть, удастся починить?
Я покачал головой. Можно заштопать простреленный парашют костяной иголкой и шнурками от ботинок с закрытыми глазами и за минуту до высадки. Только раскроется ли потом такой парашют?
– Что же тогда делать?
– Выпейте, – вздохнул я и достал из кармана пилюлю. – Уменьшает эффект снотворного газа.
Она выпила. А я поднялся на ноги.
– Что вы собираетесь делать? – снова спросила она.
– Выброшу бомбу за борт. Там альтернативный часовой механизм, рано или поздно он детонирует взрывчатку.
– А где она?
– В грузовом отсеке, – ответил я, словно бомбам и полагается лежать в грузовых отсеках. В конце концов, не с собой же их таскать.
– Ради бога, простите! Я не знала, что… Если бы я знала… – кричала вдогонку Ольга Матвеевна, но я уже спускался вниз по скобам.
Внизу было холодно. Отопительные элементы начинали остывать, и по полу катились волны морозного воздуха. Холод только усиливал сходство лифта космического и обычного, ползущего вверх-вниз по темной промозглой шахте.
Я проник в кольцевой отсек с низким, меньше метра в высоту, потолком. Пол разделялся на сегменты, и в каждом находилась опломбированная камера хранения. Даты на бирках значились старые – чуть ли не со времен первого техосмотра. Неудивительно, что этот лифт вообще застрял…
Нужная мне камера находилась у 'опорной' стенки, смежной с шасси трамвайчика. То есть максимально близко к нижней гусенице. Поражение от взрыва в этой точке – наиболее эффективное. Я сорвал пломбу и достал купленный Андреем чемодан, модный, тартановой ткани. Выкрутив комбинацию и раскидав щеколды, открыл.
