Начинало смеркаться, но мы уже были почти на месте. Залив заметно сузился, и вскоре стали видны костры на берегу в устье реки Северн. Причалив к берегу, мы попали в дружеские объятья соплеменников из Рагби, которые специально приехали сюда по моему приказу, преодолев на лошадях около ста двадцати километров.
На берег сошли и наши пленники. Их ждало обильное угощение. Из Рагби явилось двести мужчин, и теперь здесь собрались шестьсот человек моих соплеменников. Дранк ходил среди них и восторженно цокал языком: каким же сильным должно быть чужое племя, если тут находится лишь малая его часть!
Я обнял вождя и усадил его возле костра, подавая ему самые лакомые куски. Позже я мельком видел его, когда он, собрав мужчин своего племени, что-то им возбуждённо объяснял, показывая то на корабли, то на моих людей. По интонации, с какой говорил Дранк, я понял, что он призывает своих соплеменников полностью подчиниться обычаям моего народа.
На утро мы расстались. Дранк и его люди в сопровождении мужчин из Рагби направились вверх по течению реки. Главному я строго наказал вернуться сюда через пятнадцать дней, а новеньких на телегах перевезти в Лондон. Мы же сутки отдыхали и отсыпались, и на следующий день опять отплыли в Ирландию.
Там без особых проблем подчинили себе два маленьких племени и, на этот раз не спеша, доставили пленников в устье реки Северн. Вскоре приехали мужчины из Рагби, и я передал им нашу добычу. Этих людей я приказал поселить в самом Рагби.
И в третий раз наша флотилия отправилась к чужим берегам. Неделю мы мокли в сыром климате Северной Ирландии, но всё прошло успешно. Корабли взяли курс на Лондон, а на их палубах разгуливали сто пятьдесят дикарей, восхищавшихся видом английского побережья.
Когда же они увидели наш посёлок, их восторгу не было предела. Новеньких поселили в специально для них построенные дома, по соседству с людьми Дранка, которые уже понимали три десятка русских слов. Сам Дранк, впервые побывавший в бане, опрятно одетый во всё новое, подошёл ко мне и со страшным акцентом произнёс:
— Спасибо, великий вождь!
— Не за что, — ответил я, растроганный его словами.
Глава 12
Незадолго до полуночи я сидел за столом на втором этаже своего каменного дома в центре Лондона и собирался встретить триста пятидесятый год своего пребывания в новой исторической реальности. С того незабываемого дня, когда пришельцы отправили меня в прошлое, я продолжал вести отсчёт прожитому времени. Каждое утро я начинал с того, что вспоминал, какой сегодня день. Сейчас же, снимая пальцем потёки воска с медного подсвечника, в котором горели три свечи, я думал о том, всё ли правильно делал в прошедшие годы, и планировал свои дальнейшие действия.
Что и говорить, мне, как человеку, который привык к благам цивилизации, сначала было очень тяжело находиться среди первобытных людей. Воспоминания о прежней беззаботной жизни бередили душу, не давали спокойно спать по ночам. Только ясное осознание того очевидного факта, что теперь всё зависит исключительно от моей воли и способности просчитывать ситуацию наперёд, что помощи мне ждать не от кого, и я при любых обстоятельствах должен рассчитывать только на себя, придавало мне уверенность, необходимую для успешного осуществления моей миссии.
Вспоминая прожитые годы, я пришёл к выводу, что в основном действовал правильно. Мне удалось на основе племени Сына Медведя сформировать собственный небольшой народ. Пройдёт ещё немного времени, и в Англии возникнет государство. Буду царствовать… Предвкушение предстоящей никем и ничем не ограниченной власти немного опьяняет, хотя уже и сейчас я свободен в своих поступках, могу казнить и миловать, заставлять людей рисковать жизнью во имя цели, смысл которой известен лишь мне одному.
Всё же во мне глубоко укоренилось чувство ответственности за судьбы своих соплеменников, тем более что в дальнейшем без их участия и поддержки я не смогу привести в исполнение свои планы. Без своего народа, даже обладая бессмертием и необычными способностями, я ничего не достигну…
За окном шёл снег, но в доме было уютно, поскольку застеклённые окна хорошо удерживали тепло. Около восьмидесяти лет назад я обучил новому ремеслу первых стекловаров, и теперь все окна в домах моего народа были застеклены. Именно народа, так как племенем сообщество людей численностью около ста тысяч человек назвать было бы, наверное, неправильно. Такого прироста населения я достиг, усиленными темпами развивая медицину.
Используя свои глубокие познания в этой области, я подготовил сорок молодых фельдшеров. Теперь они могли вправить вывихнутый сустав, наложить бинт при растяжении, зафиксировать кости при переломе конечностей. Используя мази и бальзамы, приготовленные из лекарственных трав, медики научились лечить даже открытые переломы, останавливать кровотечение, заживлять колотые и резаные раны, не затрагивающие жизненно-важные органы. Кроме того, они умели удалять больные зубы, принимать роды и лечить простуду, используя мёд, малину и сушёные травы.
У каждого лекаря был помощник, который, постепенно перенимая опыт, в будущем сам становился фельдшером. Всё это привело к тому, что средняя продолжительность жизни увеличилась и приблизилась к сорока пяти годам, хотя ещё двести лет назад была на восемь лет меньше. «Уже поздно, пора спать», — решил я. Раздевшись и задув свечи, нырнул под одеяло, тесно прижавшись к спящей молодой женщине, от которой исходило приятное тепло.
Моей нынешней жене девятнадцать лет. Её зовут Светлана. Родилась она в Рагби, который из посёлка превратился в город с населением около двадцати тысяч человек. Именно здесь два года назад местный мэр познакомил меня с ней.
Это прелестная блондинка с голубыми глазами и длинными, доходящими до умопомрачительных бёдер, тяжёлыми волосами. По утрам она заплетает их в косу, с нежностью поглядывая на меня. Большинство моих прежних жён называли меня Сергеем. Эта сразу покорила тем, что на первом же свидании с её очаровательных губ слетело: «Серёжа».
Мать Светланы ещё жива и вполне здорова. Два-три раза в год она видится с дочерью, приезжая к нам погостить на несколько дней. Для своих сорока лет женщина выглядит шикарно, а Светлана очень на неё похожа. Так что, сравнивая дочь с матерью, я имею все основания предполагать, что мой нынешний брак будет долгим и счастливым.
…Утром я проснулся поздно. Одевшись, в прекрасном настроении вышел на площадь. Стояла на редкость хорошая погода. Свежевыпавший снег искрился на солнце и пока не собирался таять.
Я направился в столовую. Это было большое одноэтажное каменное здание, выбеленное известью. Открыв массивную дубовую дверь, зашёл внутрь, снял с себя кожаную куртку и повесил её на вешалку. Подойдя к рукомойнику, вымыл руки с мылом и вытер чистым полотенцем. Затем сел за свой столик.
Тут же появилась официантка с медным подносом, начищенным до блеска, на котором кроме нескольких тарелок и вазочек, наполненных всевозможной снедью, стояла большая кружка с медовым чаем. От кружки шёл пар.
— Доброе утро, Сергей Семёнович! — сказала она, ловко расставляя передо мной тарелки.
— Доброе утро, Леночка! Прекрасно выглядишь!
— Спасибо, стараюсь, — улыбнулась девушка, поправляя белоснежный передник. Она забрала поднос и скрылась на кухне.
Я огляделся. Кроме меня в столовой никого не было. Все уже позавтракали и приступили к работе. Подвинув к себе густую овсяную кашу с говяжьей котлетой, я взял вилку и принялся есть.
Из глубины кухни слышался звон посуды и громкий бас шеф-повара, отдающего какие-то распоряжения своим подчинённым. «Как его фамилия? — подумал я. — Зайцев, кажется, а ревёт, как медведь». На меня снова нахлынули воспоминания.
Около шестидесяти лет назад, в связи с ростом населения, я решил дать людям своего народа фамилии, которые носили бы все члены семьи. Девушка, выходя замуж, была обязана взять фамилию мужа. Я подготовил список из трёхсот фамилий и разослал его мэрам городов. В дальнейшем этот перечень постепенно расширялся. Народ быстро привык к новому порядку. Традиционные русские фамилии, такие как Иванов, Медведев, Плотников легко вошли в обращение между людьми, словно так было всегда.
Ещё раньше я пришёл к выводу, что пора вводить письменность. Однако сначала нужно было наладить производство бумаги. Я взял для обучения этому делу двух молодых людей, и вместе мы изготовили первую партию.
Мои помощники размачивали внутреннюю волокнистую часть коры дуба в дождевой воде, потом рубили на мелкие кусочки и толкли в ступе. Получившуюся кашицу собирали в бочку и разбавляли водой. Я брал в руки сито и вычерпывал массу из бочки. Вода стекала, и на поверхности оставался ровный и тонкий слой волокнистой массы. Его я опрокидывал на гладкую доску.
Доски с отливками мы укладывали в стопу и сверху клали груз. Окрепшие под прессом листы сушили на солнце или в тёплом помещении. Бумажные листы, изготовленные таким способом, оказывались лёгкими, прочными и удобными для письма. Со временем я открыл бумагоделательный цех на окраине Лондона, откуда готовая продукция поступала в школы и мэрии городов.
Перья для письма я решил делать сразу стальными с продольной прорезью на кончике. Они при помощи деревянной вставки крепились к стеклянному корпусу, в который наливали чернила.
Сами чернила длительное время изготавливали по весьма хитрому рецепту. Брали дубовую и ясеневую кору и варили её в воде. Потом добавляли железные опилки, половник кислых щей, да кружку медового кваса. Всё это тщательно перемешивали и процеживали через мелкое сито. Чернила получались настолько стойкими, что и через много веков можно было прочесть написанное.
Сделав принадлежности для письма, я собрал летом на два месяца учителей всех школ и научил их писать прописными и печатными буквами. В конце обучения они целыми днями писали диктанты, сидя за школьными столами, а я ходил и указывал на допущенные ошибки.
В результате тех из них, у кого получалось писать наиболее грамотно, я назначил преподавателями родного языка в своих школах. Им в помощь я от руки размножил сборник диктантов, в конце которого прилагался список основных грамматических правил. Вся эта писанина отняла у меня массу времени. Особенно трудно пришлось поначалу. С некоторым трепетом впервые за много лет я взял ручку и стал старательно выводить каракули на чистом листе бумаги. Пальцы меня не слушались. Даже свою прежнюю подпись мне удалось изобразить где-то с десятой попытки. Целый месяц я усердно занимался чистописанием, пока не достиг приемлемых результатов. В дальнейшем я часто посещал школьные уроки, указывая учителям на их ошибки, которые впрочем, на данном этапе были неизбежны.
Зато сейчас практически невозможно найти неграмотного человека. В случае необходимости любой может зайти в мэрию, взять лист бумаги и конверт, а затем написать письмо родственнику или другу, живущему в другом городе. Почтовых отделений ещё не существует, но у входа в мэрию висит ящик для писем. Из него каждый день вынимают корреспонденцию, и секретарь сортирует конверты по названиям городов, куда должны быть отправлены письма. Таковых, кроме
