и дружелюбный нос. Но злобная физиономия Рюпа, его неприятный взгляд и нос враждебно настроенного чужака вызывали в Германе и Вермане совершенно иные чувства. Кровь воинственных предков забурлила в их жилах.
Вдруг до Пенрода и Сэма донесся истошный вопль Рюпа. Он по-прежнему стоял вплотную к Герману, но теперь почему-то, не переставая выл и корчился, словно стоял на раскаленных углях. По его конвульсивным рывкам нетрудно было догадаться, что он был бы непрочь отойти подальше от Германа. Но ему почему-то не удавалось этого сделать, и он только бешенно размахивал руками, точно это были не руки, а крылья ветряной мельницы.
Самое странное заключалось в том, что, при явном недружелюбии, лица противников как будто еще больше сблизились. Но потом их физиономии все-таки отделились одна от другой, и тут-то разразилась настоящая битва.
Глава XXIII
ЦВЕТНЫЕ ВОЙСКА В ДЕЙСТВИИ
И вот Герман и Верман взялись за дело. Отчет о сей славной битве будет страдать лишь одним упущением. Ради чистоты языка здесь опускаются крепкие слова, которыми оглашалось поле боя. Все остальное передано абсолютно точно. Наверное, читатели уже догадались, что произошло с носом агрессивного мистера Коллинза. Зажав нос и громко вопя от гнева и боли, мистер Коллинз отступил назад. Правая рука оставалась свободной, и он занес ее для удара. Но ударить Германа он не успел, потому что в этот момент Верман огрел его граблями.
Верман ударил сзади. Он вложил в это все свои силы. Он не стал мучиться над тем, как повернуть грабли. Он направил их зубьями вниз, потому что кровь предков подсказывала ему: если человек добрый, его не надо трогать вовсе, но если он злой, его надо скорее убить, пока он не наделал большого вреда. Вот к этой цели он и стремился.
Словом, Рюп Коллинз попал в довольно скверный переплет. Он был смелым парнем и обожал драки, но среди его вожделений и страхов даже мыслей об убийстве не возникало. Раньше ему просто не приходило в голову, что постоянная агрессивность может в конце концов привести к тому, что противником окажется представитель нецивилизованного мира, до коего еще не дошли сведения, что даже драки должны вестись по правилам и есть удары, которые наносить не принято.
Грабли лишь смазали Рюпа по затылку. Основной удар пришелся на плечи, но он все равно рухнул, как подкошенный. Оба чернокожих тут же навалились на него, и все трое покатились по полу конюшни. Рюп изрыгал проклятия. Он сетовал на несправедливость, ибо считал, что драка развивается неверно. Правда, по возгласам Германа и Вермана легко было понять, что попав в отчаянное положение, Рюп Коллинз перестал придерживаться законов честной борьбы. Что касается Дэна и Герцога, то, они, не разобравшись, в чем дело, приняли драку за шутку и принялись весело тявкать.
Куча на полу стонала, извивалась, наносила удары; оттуда так же доносились слова, которых ни Пенрод, ни Сэм раньше никогда не слышали. Потом Рюп хрипло проинформировал присутствующих по поводу своего уха, и из его краткой реплики можно было вывести заключение, что ухо подверглось той же участи, что и нос. Оба свидетеля были совершенно потрясены происходящим. Они отошли к дверям, выходящим во двор, и, не произнося ни слова, следили за развитием драмы.
Борьба продолжалась по тем же первобытным законам, которые охарактеризовали ее начало. Несколько раз истошно вопящий Рюп предпринимал попытку подняться. Но дело не шло дальше того, что он вставал на колени, а потом, при содействии двух чернокожих братьев, снова распластывался на. полу. Сама стихия бушевала тут! Вмешиваться в это было равносильно нарушению простых и мудрых законов Природы, и двое бледнолицых, которые стояли на более высокой ступени эволюции, даже и не пытались чему-то препятствовать. И они были правы: никто из нас не в силах остановить землетрясение.
Наконец, от кучи отделился Верман. Он был порядком истерзан и блуждал безумным взором по сараю в поисках верных грабель. Их нигде не было: Пенрод еще в начале военных действий почел за лучшее выбросить их во двор. Увы, ему не пришло в голову выбросить заодно и газонокосилку, и Верман тут же воспользовался его оплошностью.
Его безумный взор тут же наткнулся на этот предмет, и он вцепился в рукоятки. Из его горла вырвался воинственный клич, и, направив бешено вращающиеся ножи косилки прямо на ноги поверженного Рюпа, он ринулся в атаку. Верман не шутил. Он действительно намеревался проехаться косилкой по всему телу Рюпа Коллинза. Почувствовав дыхание смерти, Рюп начал исполнять предсмертную песнь, и сарай огласился кошмарным воем.
– Вспори ему брюхо! – направлял Герман действия брата.
Ножи коснулись Рюпа и ободрали ему ногу ниже колена. Это придало ему сил, и он сумел скинуть Германа, который сидел на нем.
Рюп вскочил на ноги. Но и Герман, в свою очередь, вскочил. Он подпрыгнул и сорвал со стены косу.
– Сейчас я вспорю тебе брюхо! – заявил он уверенным тоном. – И съем твою печень.
До сих пор Рюпу Коллинзу приходилось спасаться бегством только от собственного отца. Перед остальными он никогда не трусил. Но он никогда еще не попадал в такое ужасное положение. Ситуация отличалась подлинным своеобразием. Потому что Герман и Верман уже добились его полного поражения и все же считали, что дело еще не доведено до конца. Верман приготовил косилку для новой атаки, он был недоволен, что не скосил Рюпа и решил попробовать еще раз. А Герман вполне ясно объяснил, для чего снял со стены косу.
Рюп задержался только для того, чтобы бросить еще один беглый взгляд на братьев, которые снова начали наступать. Он издал кошмарный вопль и кинулся из сарая на улицу. Он понесся так быстро, что верный Дэн с трудом поспевал за ним. Его усилий хватало только на то, чтобы дистанция между ним и хозяином не увеличивалась. Рюп оглянулся. Герман и Верман преследовали его. Он еще увеличил темп. Теперь он несся с просто-таки сумасшедшей скоростью, но, несмотря на это, в мозгу его созрело совершенно твердое решение. Он поклялся себе никогда даже близко не подходить к этим местам.
Пенрод и Сэм стояли у двери сарая. Они молча наблюдали за бегством мистера Рюпа Коллинза. Когда он и его преследователи скрылись за углом, они обменялись усталыми взглядами.
Но пока не вернулись чернокожие братья, они так и не произнесли ни слова.
Герман и Верман вернулись в самом веселом настроении и, не переставая, смеялись.
– Видал? – сказал сквозь смех Герман Верману. – Я и не думал, что этот парень так быстро бегает!
– О-бо-во! – с восторгом отозвался Верман.
– Никогда еще не видел, чтобы кто-нибудь так быстро бегал, – продолжал Герман. Он швырнул косу туда, где стояла тачка и добавил: – Спорим, он уже дома! Наверное, в постель успел лечь!
Верман катался по полу от смеха. Правда, веко над правым глазом у него потемнело и вспухло, а одежда, которая и до драки-то не была верхом элегантности, теперь давала ему полное право называться голодранцем, но Верман не придавал этому никакого значения.
Герман пребывал в столь же восторженном состоянии и так же мало обращал внимания на урон, который понесла его внешность.
Пенрод переводил взгляд с Германа на Вермана. Он был совершенно ошеломлен. Сэм Уильямс испытывал те же самые чувства.
– Слушай, Герман, – тихо произнес Пенрод, – ты ведь не стал бы действительно вспарывать ему брюхо косой?
– Я-то? – отозвался Герман. – Не знаю. Вообще-то он гнусный парень.
Герман глубокомысленно покачал головой, но тут Верман снова засмеялся так заразительно, что брат тоже закатился хохотом.
