После столь бурных происшествий все поняли, что продолжать игру в «Пленника» нет никакого смысла. Все, кроме Родди Битса, пребывали в таком восторге от только что увиденного, что игра вообще сейчас мало их интересовала, и они, против обыкновения, даже не назначили дня, когда снова вступят в сражение. Все это сейчас казалось им просто пресным, а их внимание переключилось на другие дела. Джорджи Бассет вспомнил, что завтра надо идти в воскресную школу и, если он хочет, как всегда, отличиться, надо подготовить урок. Конечно, он понимал: подобная причина для ретировки – все равно, что самоубийство. Поэтому на вопрос, почему он уходит, Джорджи ответил, что собирается подразнить кухарку. Он надеялся таким образом поднять свой престиж в обществе, но ему попросту никто не поверил. Правда, и задерживать его тоже не стали. Уже начали сгущаться сумерки, и постепенно вся компания, насвистывая, разбредалась по домам. Собрался уходить и Герман.
– Ну, мне, пожалуй, пора, – сказал он, потягиваясь. – Пойду приготовлю дров к ужину. Возьму тележку и наберу досок и щепок на стройке. На Секонд-стрит как раз строят новый дом.
Пенрод и Сэм остались вдвоем. Герман пересек двор и хотел выйти на улицу, но у самой калитки остановился и что-то крикнул им. Их разделяло достаточно большое расстояние, и они не разобрали слов.
– Не слышно! – закричал в ответ Сэм.
Герман опять крикнул, но они снова ничего не поняли.
– Не слышно! – снова ответил Сэм.
Тогда Герман махнул рукой, показывая, что, собственно, не хотел сказать ничего важного, и скрылся из вида. Но если бы Пенрод или Сэм расслышали, о чем спрашивал их Герман, они бы наверняка сочли это важным. Ведь Герман спрашивал, куда запропастился Верман.
Самих Пенрода и Сэма Верман волновал сейчас не больше, чем обратная сторона Луны. Они просто- напросто забыли, что несчастный томится у них в плену и, в отличие от тюремщиков Бастилии, не испытывали никаких угрызений совести попросту потому, что образ тюрьмы испарился из их памяти.
Они зашли в дом. На письменном столе дремала белая кошка миссис Уильямс. Эта случайная встреча чрезвычайно вдохновила обоих мальчиков, и они решили тут же проверить, нельзя ли с помощью чернил придать белой кошке хоть какое-то сходство с охотничьей собакой. В этом не было ничего от злого умысла. Просто они посчитали, что с научной и с художественной точки зрения эта проблема заслуживает серьезного внимания, и их натуры страстных экспериментаторов не могли пройти мимо. Они не хотели принести этой кошке никакого вреда, да и давно уже ничего не имели против кошек как биологического вида вообще. Они задержали белую кошку совсем ненадолго. Однако даже такой краткий эксперимент нанес значительный ущерб и кошке, и банке с чернилами, и нашим пытливым исследователям. Взвесив плоды своей деятельности, они пришли к выводу, что кошку лучше отправить через окно в сад, пока она не попалась кому-нибудь на глаза. Потом им пришлось усердно поработать промокашками и несколько передвинуть стол, чтобы хоть немного прикрыть кое-какие следы на ковре. Справившись со столом и ковром, мальчики пошли в ванную и щедро воспользовались горячей водой и мылом. Они знали, что не совершили ничего дурного и все-таки облегченно вздохнули, когда убедились, что смыли с себя все следы чернил. Теперь у них осталось лишь немного пятен на одежде, но они не слишком бросались в глаза, и им можно было не придавать значения.
Теперь надо было идти ужинать. Ужинали они сегодня вместе, ибо еще раньше заинтересованные стороны договорились, что Сэм придет вечером в гости к Пенроду. И мальчики с чистыми руками и душами зашагали к дому Скофилдов. На ходу они насвистывали, не производя, впрочем, звуков сколько-нибудь музыкальных, ибо ни у того, ни у другого не было на уме никакой мелодии. Так они добрались до парадного входа, где их уже поджидала Маргарет.
– Давайте быстрее, мальчики, – сказала она, – мама вернулась домой раньше меня, и ужин, наверное, уже на столе. Идите прямо в столовую и скажите, что я сейчас приду.
Они последовали ее совету, а, она, напевая себе под нос и расстегивая на ходу длинную голубую накидку, поднялась на второй этаж и вошла в свою комнату. Она зажгла газовый светильник, сняла шляпку и положила ее вместе с накидкой на кровать. Потом она посмотрелась в зеркало и слегка взбила волосы. Она погасила свет, но дошла только до двери. Маргарет была очень аккуратной девушкой. Она вернулась. Взяв с кровати накидку и шляпу, она открыла стенной шкаф и, не глядя, повесила накидку на крючок, а шляпу положила на полку. Она принюхалась, и ей показалось, что шкаф не мешало бы проветрить, но в остальном она не заметила ничего особенного и, затворив дверь, спустилась в столовую.
Остальные члены семьи уже начали есть, и гость во время коротких гастрономических пауз вежливо отвечал на расспросы о жизни и самочувствии своих родных. Пенрод и Сэм пребывали в таком безмятежном настроении, что даже появление Маргарет не пробудило в них никаких угрызений совести. Память их по- прежнему дремала, и ничто не нарушало их покоя.
Но вдруг с улицы донесся зов. Сначала он слышался издалека, затем стал приближаться.
– Эй, Ве-е-ерман! Ве-е-ерман! Где ты?
Это был голос Германа. Услышав его, оба мальчика словно окаменели и у них разом пропал аппетит. Зато память их, наконец, пробудилась.
– Ой! – вырвалось у Сэма.
– Что с тобой? Не в то горло попало? – осведомился мистер Скофилд.
– Да, сэр!
– Эй, Ве-е-рман!
Теперь голос слышался прямо за окном столовой.
Пенрод побледнел. Он отодвинул стул и вскочил из-за стола.
– Это еще что такое? – спросил отец. – А ну, сядь сейчас же!
– Это Герман. Чернокожий. Он живет на нашей улице, – хрипло проговорил Пенрод. – Я думаю… Я хотел…
– Ну, ну, говори, в чем дело!
– Я думаю… Он зовет младшего брата. Он, наверное, заблудился, и нам с Сэмом надо бы помочь ему…
– Без вас обойдутся, – строго сказал мистер Скофилд. – Садись и доедай свой ужин.
Пенрод снова уселся за стол. Они с Сэмом переглянулись. Вид у обоих был страшно подавленный. Потом они испуганно посмотрели на Маргарет. Но она, по всей видимости, была в отличном настроении, и это их еще больше взволновало и испугало. Наверное, он умер, подумали Пенрод и Сэм, и теперь, бездыханный, лежит в шкафу, иначе Маргарет сразу бы обнаружила его. Однако она могла и не открыть шкаф. Но открывала она его или нет, Верман все равно должен быть там, жив он или умер, потому что, если бы он убежал, он бы пришел домой, и они сейчас не вслушивались в печальный и леденящий их души зов Германа.
До темницы Вермана этот зов не долетал. Его от брата отделяло слишком много стен. Однако, он уже давно ждал, когда его освободят, хотя, в общем-то, не очень страдал и даже не очень скучал в своей темнице. Он был натурой философской и уравновешенной. Воображение его было далеко от мистицизма и не рождало на свет духов и привидений, частенько смущающих детей, попавших в темное помещение. Когда мальчики затворили дверь шкафа, Верман поудобнее расположился на полу и какое-то время рассеянно пожевывал туфлю Маргарет, которую так и продолжал держать в руке. Вкус кожи ему пришелся вполне по душе, но он еще не был голоден и проглотил всего несколько кусочков. Душа Вермана не роптала. Он ничего не искал и не требовал. Оказавшись в темном углу, он не жалел о солнце и небе, а обрел радость в том, что имел. Он заснул.
Незадолго до того, как он проснулся, Маргарет и открыла шкаф. Она стояла всего в нескольких сантиметрах от Вермана, но не заметила его, а он спал так крепко, что его не разбудил даже стук двери, которую Маргарет отворила и затворила довольно шумно. Проснулся же он после того, как его с головой накрыло чем-то большим и мягким. Это накидка Маргарет соскользнула с крючка.
Верман сел и, утопая в складках накидки, начал протирать глаза. Вскоре он ощутил сразу две неопределенности: он никак не мог понять, который час и каким образом утолить голод, который достаточно ощутимо давал о себе знать. Время в замкнутом пространстве как бы остановилось, игра в «Пленника» отошла в далекое прошлое. И хотя Верман знал, где находится, он плохо помнил, как и по какой
