улицы, что теперь ему отведена роль коварнейшего врага мистера Пенрода Скофилда. Осадив перед столбом «горячего скакуна», Пенрод внимательно посмотрел прямо в глаза врагу. Вначале он взирал на столб с презрением, но постепенно презрение сменилось глубокой ненавистью. В результате герой наш закатил столбу несколько звонких пощечин. Затем он тронул коня. Однако Пенрод лишь сделал вид, что уезжает. Резко обернувшись, он сложил руку пистолетом.
– Пф! Пф! Пф! – очень громко произнес наш герой, из чего внимательный наблюдатель легко мог вывести, что пущен в ход револьвер.
О поведении фонарного столба можно судить лишь в общих чертах. По-видимому, он замыслил против нашего героя нечто гнусное и за это заработал пощечину. Потом он пытался нанести Пенроду вероломный удар в спину. Тут-то герой, чрезвычайно искушенный в таких делах, сразил фонарный столб выстрелом.
Предоставив заботу о трупе безутешным родственникам, Пенрод спокойно спрятал воображаемый револьвер в столь же воображаемую кобуру и пришпорил воображаемого горячего скакуна.
Он несся по улице, время от времени вновь натягивая поводья, чтобы свести счеты с очередным заклятым врагом. При первых же подозрениях он командовал:
– Тпру, Чарли!
Иногда, правда, верный скакун превращался в Майка или Вашингтона. Захваченный водоворотом событий, Пенрод не придавал значения таким мелочам. Важнее то, что при всем разнообразии, это были мужские имена. Ни один мальчик не может представить себя в подобных ситуациях верхом на кобыле.
Итак, герой наш ехал верхом на коне, отстреливался и мало-помалу приближался к дому. Однако для окружающих драма Пенрода развивалась почти незаметно. Три или четыре года назад, разыгрывая подобные страсти, Пенрод поднял бы шум на всю улицу, а выстрелы из револьвера изображал бы так громко, что их слышали бы в соседнем квартале. Но теперь Пенроду было уже двенадцать, и он не собирался выставлять себя на посмешище. Все «тпру» и «н-но!», и «Пф! Пф! Пф» (выстрелы из револьвера) произносились едва слышным шепотом. Ибо эта игра принадлежала ему, и он решился бы обнародовать ее не раньше, чем сумел бы воплотить воображаемое в действительность. Потому что в раннем детстве нас захватывает игра, и любая палка может быть лошадью, мечом или копьем. А двенадцатилетний мальчик, если и прибегает к таким несолидным средствам, то все-таки отдает себе отчет, что они смешны и недостойны мужчины.
Во внутреннем кармане пиджака Пенрод носил револьвер, выструганный из дерева. Но он не признался бы в этом даже Сэму Уильямсу. Лишь убедившись, что вокруг нет ни единой живой души, Пенрод иногда вынимал жалкое свое оружие и предавался мечте, которая снедала его нот уже несколько месяцев. Он жаждал настоящего револьвера!
Мечта эта имела реальную подоплеку. Все рекламные щиты в городе для пущей привлекательности были украшены револьверами. В фильмах, которые смотрел Пенрод, палили из револьверов каждые три минуты. В аптеке, где Пенрод покупал мороженое или пил газировку, можно было перелистать свежие журналы, и они тоже просто кишели людьми с револьверами. Дома Пенрод находил на столике в библиотеке другие журналы с картинками. Там изображались элегантные джентльмены в вечерних костюмах. И большинство этих джентльменов с садистским упорством палило друг в друга из револьверов. А городская библиотека… Она распространила список из пятнадцати лучших книг года для мальчиков. Только в пятнадцатой из них Пенрод не нашел бешеных перестрелок. Дочитав до середины, он окончательно разуверился в этом произведении и почел за лучшее перечитать первые четырнадцать книг, герои которых палили изо всех видов огнестрельного оружия, какие только существовали на свете. Нечего и удивляться, что Пенрод всей душой возмечтал о собственном оружии. Дойдя до дома, наш бесстрашный всадник выяснил отношения со столбом у ворот. Он уложил его метким выстрелом. Затем он «спешился» и сквозь кухонную дверь проник в дом. До него донеслись незнакомые голоса. «Гости!» – немедленно понял Пенрод. Он быстро ретировался на кухню и решил пересидеть там бедствие.
– Угадай, Делла, – все еще пребывая в состоянии войны с воображаемыми врагами, обратился к кухарке Пенрод, – угадай, как я поступил бы с тобой, если бы ты мне что-то такое готовила?
– Если бы я что-то готовила! – засмеялась Делла. – Я не «если», я именно что готовлю обед. И некогда мне тут с тобой рассуждать. А ну, вон из кухни!
Пенрод понуро побрел во двор. У забора его радостно встретил Герцог. Пес возвращался из переулка, и вид у него был вполне процветающий. Хозяин, вместо приветствия, сложил пальцы пистолетом и наставил их на Герцога.
– Пф! Пф! Пф! Ложись, Герцог! Ты убит!
– Пенрод! – послышалось в это время из переулка, и над забором тут же показалась белобрысая голова Сэма Уильямса.
– Лезь сюда, Сэм, – скомандовал Пенрод.
Пока Сэм перебирался через забор, Герцог стал медленно отступать. Как раз в тот момент, когда мальчики оказались рядом друг с другом, пес перешел на рысь и скрылся за углом дома. По поводу встреч Пенрода и Сэма у него был богатый жизненный опыт. Встречи эти ему, Герцогу, редко сулили что-то хорошее, и он предпочитал не рисковать.
– Чем занимаешься? – осведомился Сэм.
– Да ничем, – Пенрод пожал плечами. – А ты?
– Зайдем ко мне, – очень таинственно проговорил мистер Сэмюел Уильямс. – Я хочу кое-что тебе показать.
– Что еще ты мне хочешь показать?
– Пойдем, сам узнаешь.
– Да у тебя нет ничего такого, чего бы у меня не было, – с уверенностью ответил Пенрод. – Могу назвать тебе каждую вещь, которая у тебя есть во дворе и в сарае.
– А я не говорил, что это у меня лежит во дворе или в сарае, – не сдавался Сэм.
– В доме у тебя тоже ничего такого не сыщется, – недоверчиво покачал головой Пенрод. – Там я тоже у тебя все сто раз видел. Больше мне смотреть неохота.
– Неохота! – с еще более таинственным видом произнес Сэм. – Ты ведь даже не знаешь, что я имею в виду.
Пенрод внимательно поглядел на друга. Похоже, у того и впрямь была какая-то тайна.
– Ну, ладно, пошли, Сэм, – не выдержал он. – В общем-то, я все равно ничем не занят сейчас. – Так что же ты мне все-таки решил показать?
– Я же тебе уже говорил: придем – сам увидишь, – не желал прежде времени раскрывать тайны Сэм. – Спорим на что угодно, ты будешь целую минуту разевать рот, когда это увидишь.
– Спорим, не буду! – спрыгивая по ту сторону забора, ответил Пенрод. – У тебя быть ничего такого не может, чтобы я так долго рот разевал.
– Увидим, – не стал возражать Сэм.
Они прошли двор Уильямсов. Пенрод видел, с какими предосторожностями подбирается Сэм к собственному дому. Это показалось ему очень странным, и он еще больше заинтересовался.
Мальчики вошли внутрь, и Сэм повел Пенрода наверх. По ступенькам Сэм шел на цыпочках. Он добрался до верхней площадки и резко свернул в дверь налево. Знаком велев Пенроду следовать за собой, он отворил дверь в спальню отца. У Пенрода перехватило дыхание. Когда рыскаешь по дому приятеля – это всегда будоражит нервы. Когда же мальчик тайно попадает в спальню чужого отца, он чувствует себя так, словно совершается святотатство. Вот почему, стоило Пенроду переступить порог опочивальни мистера Уильямса-старшего, он окончательно убедился, что сейчас произойдет нечто очень значительное.
Сэм прошел на цыпочках через всю комнату, остановился у комода и осторожно выдвинул нижний ящик. Тотчас же миру предстало зимнее белье мистера Уильямса. Пошарив под ним, Сэм достал какой-то крупный предмет. Пенрод взглянул, и спор о разинутом рте с полной определенностью решился в пользу Сэмюеля Уильямса. Да и как могло быть иначе, когда Сэм держал в руках кольт! Настоящий кольт из вороненой стали. Вероятно, это была самая крупная и увесистая модель кольта из всех, которые когда либо выпускались. Мистеру Уильямсу-старшему револьвер достался в наследство от дедушки Сэма. Дедушка этот был мужчиной тщедушным и вечно маялся от колик в желудке. Зато револьвер завел куда более устрашающий, чем все те, которые Пенрод и Сэм видели на картинках и в фильмах.
