голову, что она легко может заблудиться, не зная окрестности, и что не надо слишком далеко отъезжать от парка. Она направила лодку к противоположному берегу; в самом деле, живая изгородь кончалась, и начиналась высокая каменная стена, а за ней, на другом берегу тянулся лес.
Дорогой Мэри попалась зеленая песчаная коса; но она не могла выйти из лодки, так как негде было стать ногой. Мэри зарыла носом лодку в песок и смотрела по сторонам. Ее окружали деревья, и над головой было небо.
— Мир, — тихо прошептала она.
Ей захотелось сдвинуть лодку и поплыть дальше, но нос лодки слишком глубоко зарылся в песке. Надо было изо всей силы оттолкнуть лодку веслом. Это был первый физический труд Мэри.
— Насколько это интереснее тенниса! — подумала она.
Она чувствовала свою силу, свою власть. На швейцарских и итальянских озерах лодка двигалась как по стеклу; при ветре никто не пробовал кататься.
Здесь нужно было бороться с течением, хотя и слабым.
Пот градом катился с лица Мэри, руки сильно устали, но она испытывала огромное удовольствие. Наконец, Мэри остановилась у берега, выбрав место, где можно было привязать лодку к небольшой елке. Она оглянулась.
— Я не очень далеко уехала, — подумала она, — но не сумею грести против ветра и могу еще дальше уплыть. Придется возвращаться пешком. Интересно знать, как я перелезу через эту каменную стену?
Но в этом беспокойстве ощущалось что-то необыкновенное и приятное. Мэри не позволяли предпринимать в Альпах трудные экскурсии, и она никогда не испытывала радости физического утомления.
Над ней шумел лес; лес настоящий, таинственный и дикий.
— Я играю в Робинзона Крузо, — подумала она. Страх охватил ее, но вместе с тем что-то толкало ее вперед. Она пошла дальше. Вдруг ее слуха коснулся какой-то странный жалостный писк. Она подняла голову. Над ней, приблизительно на высоте метра, билась крыльями маленькая птичка, вероятно, выпавшая из гнездышка. Над птичкой кружилась другая птица, верно, мать.
Заметны были ее усилия поднять птенчика, но он был слишком тяжел для нее. Казалось, она совсем не заметила Мэри.
Мэри смотрела с любопытством, но ей стало жалко птенца.
— Надо бы посадить его в гнездышко. Но как это сделать?
Над птенчиком виднелось гнездышко, но метра на два выше.
— Что тут делать? — подумала Мэри. — Ничего нельзя сделать. Надо будет уйти…
Но она не успела еще этого подумать, как ей стало страшно жалко птичек, и она осталась.
— Попробовать взобраться на дерево?..
— Mery, fi! — услыхала она за собой голос мисс Буллер и рассмеялась, потом, отбросив зонтик в сторону, стала взбираться. Вблизи стоял гнилой пень; Мэри влезла на него, ухватилась за нижние ветки и подтянулась выше. Испуганная мать улетела. Мэри села на толстый сук и взяла птенчика в руки.
— Ну, ладно, а что будет теперь? — проговорила она. — Его надо положить в гнездышко, а оно так высоко. Как это сделать? Для этого нужны обе руки.
Едва оперившийся птенчик тихо пищал у нее в руках.
— Гм, так высоко? Я могу упасть… В самом деле, даже убиться… Но что же мне сделать с птенчиком?.. Я даже не сумею положить его обратно и он упадет, а тогда уже наверное убьется. Что тут делать?..
Но вдруг ей пришло в голову, что птенчика можно завязать в платок, взять платок зубами и так взобраться к гнезду.
— Но сумею ли я? — подумала она.
— Сумею, — ответила громко.
И снова, как на реке, почувствовала в себе силу и мощь. С птичкой в платке Мэри поднялась на ветку и стала взбираться выше. Ветки были толстые и крепкие; но вдруг одна из них затрещала у нее под ногами.
— Господи! упаду! — хотела крикнуть Мэри, но не открыла рта, боясь выпустить платок из зубов. Холодный пот облил ее лоб; она судорожно ухватилась за сук, на исцарапанной руке показалась кровь. Поднялась выше; там ветви были крепче. Она уж не взбиралась, но ползла вверх по дереву; ей стало страшно. Наконец, она достигла гнезда, в нем было еще два птенца. Только теперь Мэри заметила, что мать птенчиков летает около нее, пища и чирикая. Она осторожно положила птенца в гнездо и стала быстро спускаться. Кровь текла у нее по рукам и даже по шее, которую она случайно оцарапала. На земле она осмотрела себя. Платье было изорвано, а шляпа запуталась в ветвях.
— За тобой уж не полезу, — шепнула Мэри.
И бросив последний взгляд на птичек, она проговорила громко, с гордостью:
— Интересно, много ли барышень поступило бы так, как я?
Она опять почувствовала удовольствие, но в другом роде, чем на реке и когда укладывала птенца в гнездо. Она жалела, что никто ее не видал, и что в рассказе поступок потеряет свою прелесть.
— Mery, tu est une brave fille! — говорила она про себя.
Мэри уселась отдохнуть. Над ней виднелись лес и небо, но она не чувствовала уже той обворожительной прелести, как раньше. И ей стало жалко.
— Я себе что-то испортила, — подумала она.
Ничто уже не толкало вперед. Она вскочила в лодку и стала грести против течения, насколько это было возможно, чтобы причалить поближе к парку. Это ей удалось, хотя и с большим трудом. Потом она постаралась обогнуть стену. Высадившись на берег, она веслом проложила себе дорогу через живую изгородь и пошла в парк.
— Вот и экскурсия, — подумала она.
Был вечер. Дул ветер, стаи темных облаков неслись по небу, открывая и закрывая собой желтую, горящую фосфорическим блеском, луну. Мэри сидела у окна. Из сада слышался шум деревьев, подчас в комнату врывались листья и пылинки, занесенные ветром.
Не было поздно, но казалось, что в Загаевицах весь дом спит. Мэри пришло в голову дикое желание прокатиться.
Проект этот, доведенный до всеобщего сведения, привел бы в негодование не только мисс Тамерлан, mademoiselle De Pierreu и madame Кудаковскую, но даже и madame Гнезненскую, погрузившую «son infini sur le fini des oreillers» с французским романом в руке; но у Мэри была преданная служанка Иося.
Она позвонила. Вошла Иося.
— Иди и вели Петреку заложить коляску. Запречь молодых вороных, присланных на той неделе.
— Но ведь ночь… Петрек спит…
— Так разбуди его и прикажи закладывать. Только смотри, чтобы никто не слышал.
И Мэри нахмурила брови, чтобы не допустить противоречий. Иося вышла.
Четверть часа спустя, она доложила, что Петрек готов, не забыла прибавить, что он очень сердит.
Мэри вынула из ящика пять рублей, два спрятала, а с остальными спустилась по лестнице.
Петрек, будучи уже в хорошем расположении духа, только по личному приказанию барышни не щелкнул кнутом.
— Поезжай на реку, скорее, — приказала Мэри, укутываясь в свою ангорскую накидку.
Петрек чмокнул, и молодые резвые вороные тронулись с места.
— Слушай, Петрек, — крикнула Мэри, — если будешь хорошенько ехать, получишь еще три рубля.
Петрек решил ехать хорошенько.
Выехали к реке. Мэри окружило пустынное, громадное пространство. Ветер бил ее по лицу с шумом, напоминающим морские вихри. Кругом было темно, лишь зажженные фонари при коляске слабо освещали дорогу.
Петрек ехал на всех парах.
Мэри закрыла глаза и отдалась быстроте езды.
Лошади ударяли копытами быстро и ритмически. Казалось, они не мчались, а летели. Мэри чувствовала, как ее что-то несет.
