перед тобой. Я верю тебе.
Небрежно подвинув к себе злополучное письмо, он размашистым почерком написал на уголке:
«Т. Бакулеву. В наряд без проверки. Явный вымысел».
Подписал, поставил жирную точку, поразмыслил о чем-то и добавил рядом слово: «кто» и три вопросительных знака. Потом посмотрел на Вершинина.
— Не знаю, — как и прежде, ответил тот. — Да меня теперь это мало трогает.
Присутствующие удивленно посмотрели на него, ожидая объяснений.
— Очень просто, — решительно отрезал Вершинин. — Дело об анонимках надо передать другому следователю. Допустим, я найду автора, можно даже сказать, безусловно, найду. Выяснится, что вся эта писанина: и на Кулешова, и на меня — его рук дело. Но есть ли в таком случае у меня моральное право вести следствие? По сути я теперь потерпевший, а может ли потерпевший быть объективен?
— Нет, ты только послушай, Бакулев, — возмутился Аверкин. — Какое благородство. Его кирпичом, а он газетой. И даже не газетой, а просто норовит спрятаться в кусты. Заварил кашу и в сторону. Разбирайтесь сами, я благородно удалюсь. Ты, вот, тут обо мне упоминал, спасибо тебе за лестный отзыв. Однако, как ты, наверное, догадываешься, Аверкин не сразу стал стариком и прокурором области. Все в жизни случалось. И писали, и жаловались, когда анонимно, когда фамилию ставили. Ну и что! Я в каждом таком случае должен был становиться в благородную позу обиженного? Черта с два! Я сам доказывал свою невиновность и припирал к стенке знаешь каких зубров! Понятное дело — работа у нас с тобой такая: всем по душе не придешься. Правильно я говорю? — закончил он, неизвестно к кому из них обращаясь.
— Совершенно правильно, — поддержал его Бакулев. — Автор письма преследует только одну цель — опорочить Вершинина и вывести его из игры. Значит, он понимает — Вершинин опасен, он на верном пути и делает контрход, причем довольно удачный, — со смущением признался он. — В анонимном письме детали достоверны, а главный вывод — выдумка. Именно этот вывод и должен был исключить дальнейшее участие Вершинина в деле, подорвать к нему доверие. Однако этого не случилось, и теперь Вячеслав Владимирович обязан приложить все силы, но поймать с поличным этого тайного «доброжелателя», прячущегося за плотными шторами.
Фраза прозвучала так сочно, что Вячеслав воочию представил себе тяжелые плотные шторы, а за ними лохматое страшное существо. Однако видение это быстро исчезло, а в памяти остались лишь покачивающиеся занавески да белье, развешанное на маленьком балконе. Каждый сантиметр его тела вновь ощутил неприязненный взгляд женщины, промелькнувшей на балконе второго этажа дома, где жила Ефремова. Осторожно, боясь вспугнуть пришедшую мысль, он встал и подошел к телефону.
— Разрешите позвонить?
Аверкин молча указал на красный телефон, напоминающий божью коровку.
«Только бы оказалась на месте, — мысленно призывал Вершинин, — только бы не ушла».
Трубку подняли после первого гудка. Послышался хрипловатый, прокуренный голос Зиминой.
— Зинаида Дмитриевна, — ровным голосом сказал он, хотя сердце замерло в груди, — скажите, пожалуйста, мне адрес Чепурновой? Да, да, той самой.
Услышав ответ, Вячеслав поблагодарил и тихо положил трубку.
— Обе анонимки: и та, которую послали Кулешовой, и та, которую получили вы, — осевшим голосом сказал он, — написаны заместителем главного бухгалтера завода сельхозмашин Чепурновой.
— Вот как? — удивился Аверкин. — Откуда такая, уверенность?
— Она живет в том же самом доме и даже в том же подъезде, что и Ефремова, и видела, как я входил в подъезд. Теперь у меня нет сомнений, что на балконе второго этажа в этот момент находилась именно она.
— Звучит убедительно, — оживился Аверкин. — Что думаете предпринять?
— Обыск, сегодня же обыск.
— Обыск? — прокурор звучно щелкнул ногтем по столу. — На предмет чего?
— Пишущая машинка, бумага, аналогичная той, на которой написаны анонимки, получение образцов для графической экспертизы.
Аверкин помолчал, прошелся по кабинету, подумал.
— Подождем, Вячеслав Владимирович, — сказал он после короткого раздумья. — В вас сейчас говорит обида, а по тактическим соображениям обыск проводить рано. Где гарантия, что, увидев вас у своего дома, она не спрятала за пределами квартиры все уличающие ее предметы, в том числе и пишущую машинку? Безрезультатность же обыска даст ей в руки серьезное оружие против нас. Брать нужно, как говорится, только с поличным. Пусть успокоится. Образцы почерка Чепурновой, ее домочадцев и близких родственников мы можем получить другим способом. Кстати, какая у нее семья?
— Пока не интересовался, — ответил Вершинин, внутренне согласившись с доводами прокурора.
— Вот и поинтересуйтесь ее житьем-бытьем поглубже, а санкцию на обыск, когда придет время, я дам.
Аверкин достал из стола какие-то бумаги и углубился в их изучение. Бакулев и Вершинин поняли, что разговор окончен и вышли вместе.
— Вячеслав Владимирович, прости ты меня, если можешь. Засомневался в тебе, каюсь, виноват, — сконфуженно сказал Бакулев, когда они вышли в коридор.
— Ладно, чего уж там. Будем считать инцидент исчерпанным. Но…
— Что но? — Бакулев остановился.
— Но… — продолжал Вершинин, — в качестве компенсации за причиненный мне моральный ущерб с вас причитается как минимум внеочередной классный чип.
Бакулев с облегчением рассмеялся, будто с сердца у него сняли тяжелый груз.
Вершинин хотел уж было заглянуть к Салганнику и рассказать ему о своих перипетиях, но вдруг ему пришла в голову беспокойная мысль. Кое-как он натянул на себя плащ и, не разбирая дороги, помчался домой. Путь, на который ему требовалось минут десять, в этот раз был преодолен за пять. Вячеслав вбежал в подъезд своего дома и дрожащими руками стал открывать почтовый ящик. Он оказался пустым. Вершинин птицей взлетел наверх и приник ухом к двери. За ней Светлана что-то весело напевала.
«ГОСПОДИН» ПОТЕМКИН
Лицо Потемкина внушало симпатию. Глаза смотрели прямо и уверенно, как у человека, не чувствующего за собой никакой вины. Несмотря на это. Вершинин почувствовал, что перед ним находится именно тот человек, встречи с которым он ждал давно. В парне чувствовались вызов, бесшабашная смелость и обостренное чувство собственного достоинства. Именно его упорно укрывал Субботин и многие другие, которых он сумел связать круговой порукой, внушить им свое собственное понятие благородства и товарищества.
«Кто же ты, парень? — думал Вячеслав. — Какие жизненные перипетии привели тебя сюда?»
Он доброжелательно улыбнулся Потемкину. Тот холодно на него покосился. Ему, видимо, было не по себе от того, что за дверью стояли двое милиционеров.
— Здравствуй, Володя, — мягко сказал Вершинин.
— Здравствуйте, — высокомерно ответил тот, возмущенный фамильярностью.
Вершинин сделал вид, что не замечает его состояния, и так же спокойно продолжал беседу.
— Вот мы и встретились, Володя. Ты ведь знаешь, что мы должны были обязательно встретиться. Верно ведь?
— Я вам не Володя, а Владимир Сергеевич, — вызывающе ответил тот, — и давайте обойдемся без загадок, ответы на которые известны заранее. Или мы в кошки-мышки играем?
«Гипертрофированное самолюбие… Считает обращение на «ты» унизительным, — подумал Вершинин. — Интересно, как он держится со своими приятелями: свысока или ровней? Скорее всего,
