свысока, разве такой допустит фамильярность?»
— Где трудитесь сейчас? — для вида спросил Вячеслав, хотя знал, что тот давно не работает.
— Временно не работаю. Готовлюсь к службе в армии.
— Когда призывают?
— Наверное, осенью.
Вершинин загнул восемь пальцев и покачал головой.
— К двум месяцам, которые вы уже не работаете, прибавить шесть — получается восемь. Многовато для подготовки.
— А я не устал, — грубо отрезал тот.
— По-моему, лучше поработать до армии, ведь шесть месяцев не шутка. Вам могут не позволить столько бездельничать.
— Кто? Кто не позволит?
— Милиция. Есть закон о тунеядцах.
— Закон вам знать надо, а зачем он мне? И так много информации получаем: радио, телевидение, газеты. Разве за всем уследишь?
— А как же основы советского права? Ведь изучали в школе. И в юридический хотели поступить.
— Изучал, — вяло ответил тот. — Того нельзя, другого нельзя. За то год, за другое — пять. Вся и наука. На юридический поступать я теперь раздумал.
— Юридическая наука — она на сознании человека зиждется. Главное, не запреты увидеть, а понять жизнь и правильно определить свое место в ней. Можно на зубок вызубрить закон, а быть нарушителем, тунеядцем, наконец, преступником.
Потемкин снисходительно улыбнулся.
— Смеешься? Напрасно, — рассердился Вячеслав. — Кем ты себя мнишь? Д’Артаньяном, Зорро, Гамлетом? Напрасно. Ты самый настоящий бродяга и тунеядец без всякой благородной начинки. Года два назад бродяжничал? Бродяжничал. А сейчас? Здоровый лоб, а сидишь на шее у родителей. Тоже, скажешь, благородно? Восемь месяцев он к армии будет готовиться! Подумайте! Работать, работать надо. Берись за лопату и не думай, что ты лучше других — Нинки Глисты, например, Ханыги, Джентльмена. Ты хуже них, ибо они стали такими в силу дурного воспитания, невысоких умственных способностей, но ты-то другое дело, ты все понимаешь, а идешь опасным путем. И для себя, и для других.
Вершинин специально подбросил ему эти имена, чтобы посмотреть на его реакцию.
Тот снисходительно улыбнулся.
— Я попросил бы не сравнивать меня со всякой… дрянью — Глистой, Ханыгой, этим люмпен- пролетарием, — дерзко сказал он. — Я и мои друзья на таких не похожи.
— Мне трудно понять вас, Владимир Сергеевич, — в тон ему с подчеркнутой вежливостью заметил Вершинин. — Ну, Нина, допустим, отсталая девочка, живет в тяжелых условиях. Отца нет, мать такая, что общего языка с ней не найти…
— А у меня? — со злобой прервал его Потемкин, лицо которого вдруг ожесточилось.
— Что у тебя? Семья, кажется, хорошая. Отец, мать, десять классов окончил, а ведь бродяжничаешь, пьешь. На вокзале тебя пьяным сколько раз замечали.
Потемкин пропустил упреки мимо ушей. Его волновало другое.
— Откуда вам знать мою жизнь? — продолжал он. — Отец, мать, сестричку еще прибавьте. Семейная идиллия — барашки над кроватью, часы с кукушкой.
В парне чувствовался душевный надлом.
— Твоя мать, кажется, на заводе работает? — осторожно спросил Вячеслав.
— В бухгалтерии она заправляет на заводе сельхозмашин, — угрюмо произнес Потемкин.
— В бухгалтерии? — удивился Вершинин и вспомнил личные дела. Такой фамилии среди них он не встречал. — В бухгалтерии завода Потемкиной нет.
Владимир посмотрел на него, как на пустое место, и буркнул:
— Потемкиной, может, и нет, а Чепурнова работает там уж который год.
— Чепурнова? При чем здесь Чепурнова? — ошарашенно пробормотал Вячеслав.
— Чепурнова — моя мать. Она носит фамилию второго мужа — моего отчима.
Вершинин был потрясен. Произошло редкое совпадение — соединились два совершенно разных дела, и он еще не знал, что принесет ему это совпадение — хорошее или плохое.
— Ну ладно, Володя, — сказал Вячеслав, решив пока не задевать больную струнку парня. — У каждого своя жизнь. Но почему ты все-таки с таким пренебрежением относишься к другим людям, пусть даже более низким по уровню развития? Я говорю снова о Нине и Шестакове.
— Чего вы мне все время их тыкаете, — снова озлился Потемкин. — Таких уничтожать надо. Нинка Глиста — потомственная шлюха низкого пошиба, и жизнь ее кончится под забором, а Ханыга, — тут он даже скрипнул зубами, — гад, подонок.
— Значит, ты считаешь, что таких надо уничтожать? — тихо, словно боясь порвать своим дыханием невидимую паутинку, спросил Вершинин. — Но ведь они молоды, их можно исправить. Кстати, Нина, по- моему, уже другими глазами смотрит на свою прежнюю жизнь. Кто знает, был бы жив Шестаков, может, и он бы исправился.
— Исключено, — упрямо возразил тот. — Однако его нет, и ваши предположения из области фантастики.
— Да, его нет. Он убит. И знаешь, кто его убил? — глядя прямо в темные точки зрачков, спросил Вячеслав.
— Знаю, — выдержав его взгляд, ответил Потемкин. — Я!
Ответ прозвучал, как выстрел. Вячеслав даже пожалел, что все произошло так обыденно.
— Из-за перчаток и шапки? — спросил он.
— Не только. Просто он был тварью. Спросите у ребят, как он издевался над теми, кто помоложе и послабей. Деньги заставлял таскать из дома, посылал за водкой, а если не принесут, знаете, как лупил? Средний палец у него был с черным ногтем, толстым таким. Он его за большой закладывал и как врежет мальчишке прямо по макушке. А что за макушка у двенадцатилетнего?
— Да, Володя, Шестаков, конечно, не конфетка, но ты-то кто такой, чтобы чинить суд и расправу? Теперь сам понимаешь — надо отвечать.
— Я знаю. За убийство в состоянии сильного душевного волнения, вызванного противозаконными действиями потерпевшего. Статья сто четвертая уголовного кодекса. До пяти лет лишения свободы.
— Ну и ну! Рассчитал. А говорил, законов не знаешь. Вызубрил на зубок.
— На юридический поступал, следователем хотел стать, — сник Потемкин. — Теперь все — забыть надо.
— И еще один вопрос, Володя. Вот ты юристом хотел стать, законы читал, и уж, наверное, о смягчающих обстоятельствах знаешь. Уж коли считал себя правым, — приди, расскажи откровенно. Ведь явка с повинной могла бы существенно облегчить твою вину.
— Зачем у вас хлеб отнимать? — снова с вызовом сказал Потемкин, но под осуждающим взглядом Вершинина сконфуженно умолк.
Вячеслав вызвал конвой и, сидя, как в оцепенении, проводил взглядом парня. Тот в дверях приостановился, видимо, желая что-то добавить, но потом передумал и шагнул за порог.
«Надо позвонить Зиминой, предупредить, чтобы прекратила поиски», — вспомнил Вершинин и потянулся к телефонной трубке.
И в этот раз Зинаида Дмитриевна отозвалась сразу, будто не выходила из своего кабинета вообще:
— Вот и не верь в телепатию, — хрипло рассмеялась она. — Я как раз думала звонить вам.
— Уже нет необходимости, мы…
— Одну секунду, — прервала она его. Я сама вам назову фамилию. Потемкин, правильно?
— Он. Но как вы установили, его ведь в списке не было?
— Как у вас говорят — методом личного сыска. Когда я убедилась, что искомого в списке нет, то подумала, а не может ли это быть человек, продолжающий работать на предприятии, но по каким-то причинам не выходивший на работу около двух месяцев. Правда, не без труда, но мне удалось выяснить,
