наших граждан, кто пережил резню, на худой конец, греков определишь на должности, из тех, кто против нас воевать не рвется. Власть, короче, законную восстановишь, и прямиком ко мне, не задерживаясь. Если вдруг все же нарвешься на крупные силы, в бой не лезь. Не хватит двух турм, наведаемся потом всей армией. Если я вдруг не прав. Но я прав.
Выражение лица у легата было такое, словно доказательство этих умозаключений у него уже за пазухой лежит. Однако, действительно, все по нему вышло. Еще за день до Адрамиттиона префект выяснил, что удирают от него всего две дюжины понтийцев, хотя те старались показать, что их гораздо больше. Ну что ж, противник не помеха, можно считать, что его нет, исполним приказ, восстановим законную власть.
Бурос не соврал, город не имел стен. Нет, вал и кое-какие развалины на нем наличествовали, но это никак нельзя назвать сколь-нибудь серьезным укреплением. Небольшой акрополь в случае осады с трудом вместил бы всех жителей города.
Север не имел ни возможности, ни желания вести осаду. Приближаясь к Адрамиттиону, он припомнил кусок из Птолемея, описывающий, вступление Александра Великого в Сарды. В то, что его, как македонского царя, выйдут встречать знатнейшие люди города, он не верил, но все же испытал некоторое разочарование, когда этого не произошло. Хорошо хоть ворота не закрыли. За неимением ворот. На улицах ни души, запустение, только собаки по дворам лают, учуяв целую волну незнакомых запахов — все это не слишком походило на торжественное освобождение римского города от варваров. Да и остались ли тут вообще римляне? Митридат-то восемьдесят тысяч человек вырезал по всей Азии.
В душе префекта нарастало беспокойство, причем, помимо вполне объяснимой настороженности командира, чей отряд вступал на неразведанную, незачищенную от противника территорию, здесь примешивались нотки совсем уж иррациональные. Например, что прикажете делать с чувством, будто на крыше дома, недавно оставшегося за спиной, стоит... и слова-то не сразу подберешь — фигура стоит, вроде человеческая, да только, словно светящаяся изнутри и пышущая жаром, как если бы Квинт находился совсем рядом с костром. Ощущения нацеленной в спину стрелы, прекрасно знакомые с Испании, давно не вызывали дрожь в коленях, а тут... Квинт обернулся — никого на крыше нет. Ну, почти: торчит пара вихрастых мальчишечьих голов. Пацаны провожали кавалеристов испуганно-восторженными взглядами. Префект прищурился, но зрение не показывало хозяину ничего необычного. Он повертел головой и увидел еще лица над заборами. Настороженные, напряженные. Обычные человеческие лица. Квинт внезапно осознал, что все они странно двоятся, окутанные едва заметным сиянием.
Что это? Он не пил вина довольно продолжительное время. Может, усталость? Да, наверное. А сияние? Квинт потер глаза, морок исчез. Префект облегченно вздохнул.
Ближе к акрополю людей на улицах стало заметно больше. Жмутся вдоль стен, глядят исподлобья. Н- да... Пожалуй, Фимбрия просчитался, предположив, что здесь еще могли остаться римские граждане. Тут римлянам явно не рады.
Префект поправил перевязь с мечом, так, чтобы рукоять была поближе к правой руке. Глаза постоянно в движении: оглядывают горожан и крыши. Резких движений никто не делает, не слышно громких голосов, только псы брехливые не замолкают.
Возле приоткрытой створки ворот в заборе вокруг очередного дома, конь внезапно споткнулся, а изнутри пахнуло таким жаром, словно прямо в лицо кто-то выплюнул огонь. Квинт инстинктивно прикрылся рукой.
— Ты что, командир? — удивился Бурос.
— Ну-ка, за мной!
Север спешился, выхватил меч и вошел, нет, не вошел — ворвался внутрь, наплевав на осторожность.
Пусто. Да что же это такое!
Следом за командиром во дворик вбежали несколько солдат. Лица встревожены, двоятся, плывут, словно в мареве полуденного зноя. И светятся... Еле-еле заметно.
Префект помотал головой, повел ладонью по лицу, стирая испарину. На периферии зрения какое-то движение. Квинт повернулся: возле угла дома человек. Совсем молодой парень, и двадцати нет. Одет просто, обычно. Правую руку прячет за спину. Квинт прикрыл глаза, пытаясь вновь вызвать ощущение... Ощущение чего? Он и сам не знал, что хочет. Ничего необычного не произошло, но и марево, совершенно невозможное в остывающем вечернем воздухе, никуда не делось.
— Ты кто?
— Го... гончар...
— Не трясись.
— Гончар, господин. Здесь мастерская.
Квинт осмотрелся. Да, действительно, телега, стоящая во дворе, заставлена горшками, наполовину укрытыми рогожами. Горшки новые, глазурь блестит.
— Кто еще здесь есть?
— Только мастер. Пара рабов...
— А ты кем тут?
— Я ученик.
— Сын мастера?
— Н-нет. Племянник.
— Ладно, не важно. Больше никого? Вооруженные есть? Царевы воины?
— Н-нет, господин, какие тут воины... Мы ремеслом занимаемся...
— Правую руку покажи.
Парень медленно извлек из-за спину руку, раскрыл ладонь. Пустая.
Квинт медлил, морок никак не хотел отпускать.
— Что случилось-то? — не выдержал Бурос.
— Не знаю. Что-то тут... Ладно, поехали.
Римляне вышли. Из тени в дальнем углу дворика шагнул человек. Ученик гончара повернулся к нему.
— Не стой, как истукан, иди, скажи Фраату, что они убрались, — приказал незнакомец.
— Вижу, что убрались, — раздался еще один голос и во дворе появился смуглый бородач в пестрой парфянской одежде, кожаной безрукавке и фригийском колпаке. На перевязи через плечо меч, за поясом кинжал, — надо было бить командира, Автолик. Сопли прожевали.
— Нет, — ответил названный Автоликом муж, одетый в простой серый хитон, без каких-либо украшений, — их все равно больше. Вот если бы царь не отозвал гарнизон...
— Надо было бить, — упрямо нагнул голову Фраат, — их меньше полусотни.
— Шесть десятков, считать не умеешь.
— Пусть, мы их вырежем, глазом не моргнешь.
— Меня заинтересовал этот римлянин, — задумчиво поскреб бороду Автолик, — ведь не случайно он вломился сюда. Словно чувствовал, что-то. И я, кажется...
Он не закончил.
— Тебя, что-ли? — оскалился понтиец.
— Да уж не твою немытую рожу.
— Ну-ну — усмехнулся Фраат.
— Хочу еще на него поглядеть, — заявил Автолик, — пусти-ка, пойду. А вы тут сидите, и носа не вздумайте казать. Ночью уедем.
— Иди, иди, — покивал понтиец, а когда Автолик вышел за ворота, добавил, — уж мы как-нибудь сами решим, что нам делать.
До акрополя римляне доехали без приключений, но беспокойство Квинта переросло в уверенность:
'Убираться отсюда надо'.
Однако приказ есть приказ.
— Именем сената и народа Рима откройте ворота!
Массивные створки медленно отворились, и из врат вышло несколько человек в белых эллинских гиматиях.
