— Потом... — Ганник печально вздохнул, — наливай!
Алатрион разлил вино. Выпили.
— Потом решил попробовать жить сам. Иначе. Даже женился. Но ничего не получилось. Мне не простили. Это такое болото, друг Аппий. Засасывает. Откуда-то взялись долги. Много... И мои вчерашние собратья по этому ремеслу пришли их взыскивать с меня. А у меня жена, дети... Как-то все плохо обернулось... Пришлось продаться, чтобы расплатиться... — галл замолчал, задумчиво пережевывая кусок сыра.
— Говори, Ганник, я слушаю тебя.
— Продался одному мяснику из Мутины.
— Мяснику?
— Ну да... Правда, это был не простой мясник. Везет мне, на непростых... Он тоже из этих... уважаемых... Мутил какие-то дела в Мутине... Этот самый Гай Турий... Который теперь, как бы я... Ну, а тогда я у него телохранителем. Чтоб, значит, дела мутились безнаказанно...
— А твоя семья?
Ганник поднес к глазам глиняную кружку, словно пытался что-то в ней рассмотреть.
— Не видел больше. Никого. Семь лет уже...
Ганник выпил залпом, скривился и прижал кружку ко лбу, крепко зажмурившись. Алатрион некоторое время молчал.
— Но он же отпустил тебя?
— Ага. Месяц назад. Перед тем как помереть. Облагоде... тельствовал...
— Что же ты в Рим... Не в Медиолан?
— Нельзя мне возвращаться. Им лучше будет без меня. Безопаснее...
— Боишься, что тебя в покое не оставят? А родные-то живы? Хоть весточка-то от них не была?
Ганник поднял на костоправа уже довольно мутные глаза, но ничего не сказал. Налил себе еще и выпил. Собеседник молчал.
— Догадываюсь, что это за уважаемые люди.
— Лучше про них лишнего не говорить, — галл приложил палец к губам.
— Я никому не скажу, — заверил его костоправ.
Галл, казалось, не расслышал, он ударился в воспоминания.
— Был там один такой... господин... как его? Что-то такое... на задницу похоже... А! Господин Пигеон!
— Т-сс, — напомнил Алатрион, приложив палец ко рту, — мы про него не говорим.
— Точно. Молчим, как рыбы.
— Кстати. А где они?
— Кто?
— Наши рыбы. Вернее, наша рыба. Или как там ее... — Алатрион повернулся к очагу, — эй, хозяин! Когда там уже будут наши рыбки?
— Сейчас, сейчас! Уже несу, — отозвался трактирщик и водрузил на стол блюдо с жаренными карпами.
Костоправ приподнял одного за хвост.
— Чего-то он какой-то хилый. Болел что ли?
— Ну что ты, господин, — поспешил возразить трактирщик, — более мясистых ты не найдешь во всей округе. Мне поставляют из лучших прудов со стороны Лабиканской дороги!
— Мясистых... Ну ладно. Но принеси еще... — Алатрион замолчал, мучительно подбирая слова.
— ...чего-нибудь мясистого, — помог ему галл.
— Да! Тащи все, я плачу... не так... мы с моим другом платим!
— Ты не проснешься завтра с пустым кошелем, друг Прим? — забеспокоился галл.
За столом игроков возбужденно загалдели, кого-то боги наградили особенно удачным броском. Ближайший к Алатриону из этой компании, черноволосый парень в синей тунике-безрукавке, небритый и суровый на вид, казалось, совсем не интересовался игрой, все больше косясь на костоправа.
— Пустым? — костоправ удивился, — разве он может опустеть? Давай проверим.
Он полез за пазуху и вытащил кожаный кошель. Развязал его, не желающими подчиняться пальцами, бубня себе под нос поношения изобретателям неудобных кошелей с неудобными завязками, и высыпал содержимое на стол. На плохо ошкуренной столешнице, испещренной картинками эротического содержания и бранными словами, заплясали серебряные и медные монеты. За соседними столами стихли все разговоры, но костоправ, казалось, этого не замечал. Он выбрал из кучи пару серебряных денариев и пододвинул их к трактирщику. Тот проворно сгреб плату, привычным движением куснул одну из монет.
— Еще вина принеси... Что ты так мало принес... Один раз всего разлили... Мы немного посидим, — Алатрион скорчил кислую рожу, — напиваться не будем.
— Сейчас будет, — пообещал хозяин и исчез.
Костоправ пальцем выгреб из кучи одну монетку и показал Ганнику.
— Гляди. Знаешь, что это?
— Денарий.
— Да, только непростой. Это серрат. Видишь зубцы на гурте? Этот денарий отчеканил Аврелий Скавр, — Прим широко зевнул, — ше-э-э-э-сть лет назад. Знаме... зна... да чтоб тебя! Заме-а-а-тельная монета, разрази меня Юпитер!
— Замечательная?
— Нет... не так, — Алатрион недовольно махнул рукой, словно отгоняя комара, — не важно. Видишь на ней... Битуит, вождь арвернов. Ее сделали в честь победы над арвернами. А знаешь, чем так заменит этот Битуит?
— Нет, — покачал головой Ганник.
— Ты, галл, не знаешь?
— Нет.
— Ну, ты даешь... Хотя... Ты ж не арверн. Этот вождь придумал так, чтобы галлы не пили вина.
— Как это?
— А вот так. Совсем. Дескать, все беды от пьянства... от вина, короче... Он типа этот, как его... Ревор... матр. Во, дурень, а? Давай выпьем.
— Давай.
Выпили.
Галл принял двумя пальцами монету из рук Алатриона, повертел перед глазами.
— А кто ей бок отгрыз?
Монета действительно какая-то неполноценная, треть диска отсутствовала, причем она не срублена зубилом, а отломана — край неровный. Черноволосый парень в безрукавке во все глаза разглядывал монету, не пытаясь этого скрыть. Он даже привстал со своего места. Костоправ косо посмотрел на него, забрал серрат у галла, повертел пальцами и сунул в кошель. Черноволосый отвернулся и отпил из своей кружки. Ганник взял со стола медный асс, на аверсе которого был изображен корабельный таран, а на реверсе голова Януса.
— А почему их двое? — поинтересовался он у костоправа, сгребающего деньги обратно в кошель. Потом его взгляд упал на сестерций с изображением Диоскуров, — о, и здесь тоже! Я что, уже так пьян, что у меня в глазах двоится?
Ганник огляделся по сторонам: комната пришла в движение и пол с потолком решили поменяться местами. Он крепко вцепился в столешницу, чтобы не упасть, когда окажется на потолке, потряс головой, отгоняя наваждение, но стало еще хуже: сидящего перед ним Алатриона от тряски разметало в разные стороны, один слева, другой справа.
Оба Алатриона внимательно посмотрели на галла.
— Что ты! Трез-з-з-ф, как стек-лык!-шко... Ты главное... ешь... Закусывай... И все будет хорошо... Смотри какой... Мясиссстый зверь...
Последнее относилось вовсе не к карпу. К компании за соседним столом, увлеченно режущейся в кости, подсела девица, обладающая впечатляющими формами и одетая таким образом, что раздеться догола могла
