— Все Лукуллы рядом со мной — в первых рядах по доблести, Марк не исключение. Хоть он и зовется Теренций Варрон, родная кровь говорит сама за себя[121]. Я назначил его квестором в Первом легионе, и он прекрасно справляется со своими обязанностями.
— Приятно слышать. Собственно, я никогда не сомневался в его способностях.
— Твой брат далеко пойдет. Вот увидишь, он станет консулом. Так же, как и ты.
— Для этого надо еще вернуться в Рим и выгнать марианскую шваль поганой метлой.
— Выгоним, не сомневайся. Но прежде надо разобраться с одним делом в Азии.
— Ты сейчас о Фимбрии?
Сулла выпил еще.
— Да, о нем.
— Он предлагал мне союз. Если бы я согласился, мы могли бы захватить Митридата живым.
— К чему мне Митридат? Провести его по улицам Города в цепях во время триумфа, как Югурту?
— Почему нет?
— Если так, мне пришлось бы потратить втрое больше времени на улаживание всех азиатских дел. Как-то решать с Тиграном, который, несомненно, озлобился бы из-за казни своего тестя. Всю эту мелочь, недоцарьков, разводить по разным углам, чтобы не подрались и не путались под ногами. Живой Митридат, конечно же, опять поднимется, но думаю, сейчас его смерть принесла бы хлопот больше, чем выгоды. Если лев будет мертв, кто-то из шакалов непременно постарается занять его место. Митридат предсказуем. Я ему не доверяю и буду за ним пристально следить. Остальные претенденты будут уверять нас в своей дружбе, а при первом же удобном случае пырнут ножом исподтишка.
— Следить можно и за ними.
— А вдруг преемник Митридата со всеми договорится? А Эвпатор — никогда. Слишком всем насолил. К тому же мы поимели бы в союзники человека, которого следует распять. Нет, ты все сделал правильно.
— Да, но что-то решать с Фимбрией все равно придется.
— Несомненно. Об этом мы еще поговорим.
Некоторое время они молчали, потягивая вино, затем Лукулл поинтересовался:
— Какие дальше у тебя планы, Луций Корнелий? Будем стоять здесь до весны?
— Ну, уж нет. Легионам такой период безделья пойдет во вред. Есть для 'мулов' дело.
— Какое?
Сулла отставил пустой кубок.
— Отличное вино, не хуже фалернского, — император поднялся с ложа, потер затекший локоть и мотнул головой, указывая виночерпию на выход, — пошел вон.
Раб убрался. Лукулл терпеливо ждал.
— При Херонее у Архелая был крупный отряд фракийцев, предводительствуем неким Дромихетом.
— Знакомое имя.
— Да, не сомневаюсь, ты слышал, но бьюсь об заклад, не помнишь, откуда.
— Пожалуй, не помню.
— Из книг, Луций, — Сулла вновь удобно устроился на ложе, — из сочинений греческих историков. Так звали князька гетов, который успешно бил Лисимаха, одного из полководцев Великого Александра.
— Припоминаю, что-то действительно читал. Это не он убеждал взятого в плен Лисимаха, что геты очень бедны, и их нет смысла завоевывать?
— Да, тот самый Дромихет. Однако, как ты понимаешь, речь совсем о другом варваре.
— Он тоже гет?
— Не знаю, думаю — нет. Геты, по некоторым сведениям, сидят за большой рекой, которую называют Истром[122]. Они даже Митридата, насколько мне известно, послали к воронам. Этот, похоже, из ближних фракийцев. Весьма шустрый. В бою уцелел. Многих своих сохранил и ушел. Отделился от Архелая. Я за ним не гнался, понтийцев хватало. Ну, ушел и ушел, наплевать.
Сулла потер виски, словно у него болела голова.
— Недавно пришло письмо от Гая Сентия.
— Он все еще наместник Македонии?
— Да, хотя я, признаться, удивлен, как ему до сих пор не свернули шею понтийцы, которые превратили провинцию в проходной двор, перегоняя через нее свои армии одну за другой. Ну, так вот, он пишет, что на провинцию напали варвары, если не ошибаюсь — дарданы...
— Дарданы?
— Да, фракийское племя. Или иллирийское, Плутон их разберет. Пришли, дескать, 'в силах тяжких и учинили многия разорения'. А предводительствует ими некий Дромихет. Вот я и думаю, что недобитка следует примерно наказать.
— Понятно. Какими силами ты собираешься выступить?
— Сам я не собираюсь. Пока. Пошлю два легиона, Базилла и Гортензия. Солдатам следует упражняться. Думаю провести некоторые перестановки среди трибунов и одним из них поставить Марка. В первый из легионов. Что скажешь? Все-таки квестор выше трибуна.
— Приветствую. Ему следует набираться опыта. Военную карьеру не сделаешь, просиживая в лагере.
Между братьями всего два года разницы, но старший до сих пор опекал младшего так, словно тот был гораздо моложе своих лет.
— Так и поступим... Да, кстати, совсем забыл насчет твоего дела, тех фимбрианцев. Допрашивать их, думаю, уже не имеет смысла. Я не вытяну из них больше, чем они рассказали тебе.
— Ты принял решение, как с ними поступить?
— Да.
Лукулл провел ладонью по горлу, вопросительно взирая на императора.
— Нет, к чему такие бессмысленные расходы. Пусть отправляются с Базиллом. Из всего следует извлекать пользу, а от мертвого какая польза? Пусть служат. Ты говорил, при Лекте они хорошо бились.
— Так мне передали. Марианец в претории... Не слишком ли опрометчиво?
— В претории ему нечего делать. У меня своих трибунов достаточно. Пойдет центурионом.
— Не согласится.
— Тогда, закую в кандалы, как мятежника. Не хватало еще с ним нянчиться. Некоторых моих центурионов следует повысить[123], заменить погибших отличившимися солдатами. Твой марианец будет одной из таких замен. Командный опыт есть, служит не первый год.
— Твое право, Луций Корнелий, хотя, мне кажется, ты запускаешь лису в курятник.
— Посмотрим на его реакцию. Возможно, она подскажет, как поступить с Фимбрией. Вернее, не с ним самим, этому негодяю я обязательно постараюсь свернуть шею. С его солдатами.
Лицо трибуна было безупречно-породистым, под стать родовому имени — Пульхр[124]. Патриций, знает себе цену. Такой, даже стоя перед конным, все равно будет взирать на него свысока. Деревенщина Север всегда подсознательно сторонился лощеных сенаторских сынков, изрядно насмотревшись на них еще в Испании. Гонором, не подтвержденным заслугами, они резко отличались от всадников, хотя и среди тех встречались любители расставлять окружающих по количеству сестерциев в кошельках. А тут к доходам следует присовокупить еще и родовитость. К сожалению, она не добавляла ума, что нередко приводило в прошлом к военным катастрофам, когда такой вот бестолковый, но невероятно самонадеянный мальчишка получал под свою руку целый легион.
Впрочем, трибун, вошедший в палатку, выделенную марианцам, мальчишкой не был. На вид — не моложе Севера, даже, скорее, старше. Холодный взгляд, вскинутый подбородок, поджатые губы. Лицо, как у статуи.
'Не иначе, с малолетства перед бюстами предков вырабатывал взгляд, исполненный достоинства,
