военному источнику, что по операции в Чечне, что по катастрофе с «Курском», и априори верить любому чеченскому источнику о действиях русских военных и любому западному — по «Курску». И дело даже не в том, что это не патриотично. Это непрофессионально. Однако сегодня мы наблюдаем массовое проявление такого непрофессионализма в СМИ, какую-то эпидемию.
540
Путин абсолютно прав, когда говорит, что сегодня в первых рядах защитников армии и флота часто стоят те, кто своими словами и делами способствовал их разрушению. Это относится и к журналистам, и к олигархам, и к политикам.
Но всё это не означает, что превращением ОРТ в подчиненную Кремлю компанию мы получим искомую правду и объективность. Получим — обратное.
Реформу Совета Федерации я считаю и неизбежной, и необходимой, и полезной — даже при всех издержках того, как она проведена и что получится на выходе этой реформы.
Я, повторюсь, уверен, что Путин не ставит себе целью ликвидировать или ограничить свободу СМИ в России. Он лишь хочет самые мощные из этих СМИ подчинить интересам государства. Он борется не против СМИ, а против квазипартий, сложившихся на базе этих СМИ.
Но он делает три главные ошибки. О первой я в свое время писал: Путин ставит знак равенства между государством и Россией, к тому же ориентируется на какое-то идеальное, никогда в России не существовавшее государство.
О второй ошибке четко сказал Березовский: Путин рискует, даже не желая того, выпустить из бутылки джинна абсолютной власти, с которым сам не сможет потом совладать.
Третья ошибка Путина: монополия власти неизбежно приведет к захоронению рынка в России, который все-таки есть естественная предпосылка экономического процветания. А ведь Путин — за рынок.
Олигархов нужно уничтожить как политический класс, но не как субъектов рыночной экономики или собственников СМИ. Приватизация была грабительской, но обратного пути нет. «Нулевой вариант» невозможен юридически, но практически с ним придется смириться, а все отступления от него являются по сути не восстановлением справедливости (ибо вернуть всё государству — значит вернуть не народу, а бюрократии, что погубит рынок), а новым переделом собственности. Не исключено, что более выгодным обществу и стране, но не более справедливым.
Словом, не всё, что хорошо для Путина как президента, хорошо для Путина как гражданина России и, следовательно, для всей России.
541
Не исключено, что для России полезно отобрать ОРТ у Березовского. Ей, России, и ее гражданам в конце концов всё равно, будет ли ОРТ контролироваться Березовским или Путиным, если только Путин не президент государства. Путину как частному лицу я бы передал ОРТ без страха. Но Путину как президенту — нет.
И Березовский прав, когда придумывает свои комбинации, дабы контролируемый им пакет акций не достался государству. Если даже на 100% он руководствуется эгоистическими интересами.
Я не боюсь, что свобода информации, а следовательно, и свобода слова будет ликвидирована в России, потому что сейчас этого можно добиться, лишь уничтожив все компьютеры, существующие в стране, и заблокировав Интернет. Но это означает впасть в феодализм уже не политический, а технологический. Путин никогда не пойдет на это, да и не сможет пойти — Россия тогда просто исчезнет как страна и нация, чего сам ВВП боится больше всего и что он поклялся не допустить.
Словом, дело не в зле альтернативности, а в слабости альтернатив позитивных, общественно благотворных. Если Березовского не будет, его нужно выдумать, создать собственными руками. И не столько для того, чтобы было на кого валить вину за всё, сколько для того, чтобы, даже делая всё наоборот, сначала выслушать его аргументы.
Как отделить СМИ от квазипартий, построенных на основе СМИ? Как убить олигархов политически, оставив их живыми как бизнесменов? Как заставить эгоизм олигархов работать на общество? Как сохранить свободу СМИ, выведя их из-под безраздельного контроля двух-трех людей? Как добиться того, чтобы корпоративный эгоизм журналистов и медиаимперий не становился мощнее, чем общенациональные интересы России? Вопросы злободневны. Ответы есть. Но лежат они конечно же не в плоскости объявления монополии на информацию и трактовку дозволенного и не дозволенного в прессе.
Представим себе, что все три главных телеканала России изо дня в день хвалят Путина и Кремль вообще. Каков будет реальный рейтинг президента в обществе через год такого объективного информирования?
Я убежден, что даже нормы морали должно задавать государство. Но внедрять их через общественные и частные структуры. Так
542
как мораль и бюрократия совместимы только при выработке норм, но никогда — при их претворении в жизнь.
Кажется, я зашел слишком далеко в попытке ответить на вопрос: «Всё ли, что хорошо для Путина, хорошо для России?» Но зато теперь и ответ, по-моему, ясен. Точнее, два ответа.
Не всё, что хорошо для Путина как президента, хорошо для России.
Но всё, что хорошо для Путина как человека, хорошо для России.
Лично я не боюсь Путина. И не боюсь того, что при нем погибнет свобода слова у нас в стране.
А вот Сергей Леонидович Доренко, ведший с ним беседы о флоре и фауне, боится, что погибнет.
Посмотрим, кто окажется прав.
8 сентября 2000 г.
В определенных политических кругах Москвы, назовем их близкими к либеральным и демократическим, висит какое-то тяжелое и одновременно ироническое недоумение. Дескать, что-то идет не так, не в ту сторону, не к тем целям, не теми методами. <...>
Сиюминутно анализируя ситуацию с верховной властью России — можно испытывать недоумение и раздражение. Но стоит обернуться назад — сразу станет ясно, как мы дошли до жизни такой.
Другое дело, как эту «такую» жизнь оценивать, как к ней относиться, пытаться ли ей противостоять, или просто плыть по течению, или возводить плотины на самых опасных поворотах течения.
В этом, а не в оценке нынешнего положения дел — гражданский и политический выбор каждого.
МЫ В СЕРЕДИНЕ, А НЕ В КОНЦЕ ПРОЦЕССА
Процесс, собственно, развивался так.
Вот четыре этапа, спрямляя тенденции и отбрасывая нюансы, ельцинского правления.
1991—1993 годы. Одни делили власть, другие — брали собственность.
543
1994—1996 годы. Те, кому удалось получить всю власть, обратили свои взоры к собственности. Но оказалось, что многое, самое сладкое, уже в чьих-то руках. Собственность, то есть и финансовые ресурсы страны, оказались не в руках власти. А она у нас хоть и новая, да со старыми привычками: привыкла распоряжаться деньгами всей страны.
Оказавшись в действительно новой для себя ситуации, власть приуныла, ибо поняла, что попала в ловушку собственных реформ, проведенных так, что и у нее самой денег не осталось, и у народа, у которого деньги взять легко (налогами или вообще конфискационно). Власть осознала, что оказалась и без финансов, и без социальной опоры. А на носу — выборы, где у нее, власти, без денег и избирателей шансов никаких.
1996 год. Власть от безысходности начала готовиться к государственному перевороту и отмене выборов.
Но собственники оказались более конструктивными. Они предложили власти сохранить ее (и себя, разумеется) без потрясений, соблюдая приличия. В обмен на еще большую собственность.
1996—2000 годы. Собственники, достигнув успеха на выборах, ощутили свою силу. Они (с помощью СМИ — это важно) сделали то, что не могла власть и не хотел народ (другое дело, что коммунистов народ хотел еще меньше).
